Всеволод Бернштейн - Базельский мир

— Признаться, нет. Нужно будет присмотреться.

— Теперь о часах, — продолжил Шапиро. — Их механизм подзаводится автоматически. Это значит, когда владелец часов двигает рукой, сектор подзавода внутри механизма тоже движется и передает энергию на пружину балансового колеса. Так устроено большинство часов с автоподзаводом. Но «Роже де Барбюс Оупен Харт» устроен немного по-другому. — Шапиро сделал многозначительную паузу. — Я изобрел и изготовил специальный отсекатель резких движений. Благодаря ему, резкие движения не учитываются при заводе пружины, то есть как только человек начинает резкое движение, сектор автоподзавода стопорится, завод не увеличивается. Понимаешь, Владимир? Двигаясь резко, негармонично, эти часы невозможно завести, они остановятся! Индикатор запаса хода, это маленькое окошко «открытого сердца», как бы сигнализирует владельцу: эй! Посмотри, что-то не так! Что-то не так с твоим временем, с твоей жизнью! Твое сердце закрывается! Оно должно быть открытым! «Открытое Сердце» — какое название! Жаль, что не я его придумал!

— Но ты дал ему новый смысл! Очень красивый концепт. Я должен написать о них в своем блоге.

— Нет, нет! — замотал головой Даниэль. — Еще рано. Технически часы готовы на сто процентов, но они должны отлежаться. Я медитирую над ними и еще не получил ответа, готовы ли они на самом деле. Это самое начало пути, Владимир. Я мечтаю сделать часы, которые будут изменяться вместе с владельцем — созревать, стареть, умирать.

— Умирающие часы? Я всегда считал, что часы — это как бы символ бесконечности времени…

— Кто тебе сказал, что время бесконечно?! — фыркнул Шапиро. — Все имеет конец и начало! У Вселенной было начало. Значит, будет и конец! У времени тоже есть начало и есть конец. Нужно найти способ измерять не просто время, а Оставшееся Время! Оставшееся время! — повторил Даниэль, тряхнув лупой на лбу, которая грозно сверкнула в луче настольной лампы. — Часы Апокалипсиса!

«Перетрудился, бедняга! — подумал я, глядя на всклокоченные волосы Шапиро. — Отдохнуть бы ему».

— У меня есть кое-какие идеи, я экспериментирую с разными материалами. Главная проблема — деньги! — вздохнул Даниэль. Он никогда не рассказывал мне о своих финансовых проблемах, но я догадывался о том, что они были.

Когда мы только познакомились, у него в ателье работало двое часовых мастеров, потом остался один. Полгода назад Даниэль вынужден был расстаться и с ним. Теперь он работал в одиночку — сам собирал свои часы и ремонтировал чужие. Причем, если раньше он говорил, что ремонт часов для него разминка, способ развеяться от творческих мук, то теперь было понятно, что это важный источник дохода, может даже и основной. Очень непросто выживать маленькой часовой марке в царстве глобальных корпораций. А тут еще БазельУорлд каждый год отнимал у Даниэля огромные деньги. Но он крепился, сутки напролет просиживал в своей мастерской, со всех сторон обложенный деталями часов, пакетиками с золотой стружкой и искусственными бриллиантами.

Мы проговорили почти до полуночи. Даниэль, кажется, совсем не торопился домой, а мне хотелось выспаться после тяжелого дня. Я решительно поднялся со стула, поблагодарил за кофе и интересную беседу.

— Одну минутку! — неугомонный Даниэль снова исчез в маленькой комнатке и появился с еще одними часами в руках.

— Это тестовая модель «оупен харт». Не такая красивая, как выставочная, но механизм совершенно аналогичен. — Часы были в сером стальном корпусе и с белым циферблатом без гравировки. — Мой дорогой Владимир, я хочу попросить тебя об одной услуге.

— Конечно, Даниэль, все, чем могу…

— Не мог бы ты поносить эти часы какое-то время? Пусть это будет что-то вроде ходовых испытаний. Пока их носил только я и один мой друг. Но мы оба старики, открыты наши сердца или закрыты, это мало кому интересно. А вот молодой человек, здоровый, активный, такой, как ты, это совсем другое дело…

— Какой вопрос, Даниэль! Это большая честь для меня!

Шапиро протянул мне часы.

— Только умоляю, не пиши о них пока ничего. Еще рано.

Я пообещал, и мы на этом распрощались.

В воскресенье я отправился во Флимс, горнолыжный курорт в двух часах езды от Цюриха. Я не большой любитель горных лыж, снаряжением обзавелся по необходимости — в зимний сезон многие клиенты предпочитают покупать часы на горнолыжных курортах, и чтобы не очень выделяться среди курортной публики, мне пришлось встать на лыжи. Но сейчас я ехал во Флимс не ради клиентов, я ехал на встречу с Коминым.

Накануне вечером в почтовом ящике я обнаружил конверт без обратного адреса, а в нем записку, написанную от руки: «Володя, давай встретимся в воскресенье во Флимсе, на леднике Фораб в 12 часов». Подписи не было, но я сразу догадался, что это Комин, его стиль. Ледник. Соскучился, поди, по своим айсбергам. Только бы не вздумал его взрывать.

По случаю воскресенья и хорошей лыжной погоды народу во Флимсе было полно. Я не без труда протолкался к большой карте трасс и ахнул: ледник Фораб — самая высокая точка во всей зоне катания, 3018 метров. Добираться туда нужно на нескольких подъемниках с пересадками. Гондольные подъемники были забиты лыжниками, как метро в час пик. Изрядно помятый, с больной головой, я встал в очередь на последний кресельный подъемник, ведущий к вершине ледника. «Черт бы побрал этого Комина! Сорокалетний мальчишка! Да и я тоже хорош, кинулся сломя голову непонятно куда», — ругался я про себя. Когда подошел мой черед садиться в кресло, я краем глаза заметил, что даму, которая стояла в очереди за мной и должна была стать моей соседкой по креслу, в последний момент кто-то вежливо, но решительно оттеснил. Рядом со мной в кресло плюхнулся мужчина в черно-белом костюме и шлеме с большими очками, закрывавшими половину лица. Кресло плавно качнулось и понеслось над землей. Мой сосед повернулся ко мне и поднял очки на лоб.

— Привет, Володя! — услышал я. — Молодец, что приехал!

Это был Лещенко. Увидев мое изумление, он рассмеялся.

— Не ожидал?

— Так это ты написал записку! — догадался я.

— А ты думал, кто? — Лещенко лукаво подмигнул.

Я беззвучно выругался.

— Будет тебе злиться, — Лещенко шутя пихнул меня в бок и тут же стал серьезным. — Есть разговор. Подъемник — лучшее место для этого. Тихо, никто не отвлекает, — он выразительно глянул вниз. — У нас две с половиной минуты, так что обойдемся без долгих предисловий. — Лещенко удобнее перехватил лыжные палки и придвинулся ко мне. — Наш друг Комин что-то затеял. В последнее время он не очень охотно делится информацией. Это плохо, для его же безопасности. Возможно, он выйдет на тебя в ближайшие дни, и, возможно, с тобой он будет более откровенен, чем со мной. Короче, я хотел бы, чтобы ты в точности передал мне все, что тебе скажет Комин.