Всеволод Бернштейн - Базельский мир

— В пятом отсеке живые есть? — это была его любимая похмельная прибаутка.

— Есть немного, — ответил я. — Толик, у меня твои часы…

— Все правильно! А у меня — твои! — раздалось в трубке.

Я поднял глаза в потолок машины:

— Слава тебе, господи!

— Мы ж с тобой поменялись, забыл, что ли? — перекрикивал шум далекой толпы Толик. — Ты сказал, что ты это «открытое сердце» носить боишься и отдал их мне.

— Боюсь? — переспросил я.

— Ну да, сказал, что они на тебя давят. Психологически.

— Так сказал?

— Да. Ты еще много чего вчера говорил, — продолжал Толик. — Про космос, про семьсот лет жизни. Публика рыдала. Ты в этот бар, где мы вчера закончили, почаще заходи. Тебе там будут бесплатно наливать.

— О боже, — простонал я. — Толик, послушай. Эти часы, «открытое сердце», они не мои. Они очень ценные. Ты с ними, пожалуйста, аккуратнее. И давай сегодня вечером встретимся, поменяемся обратно.

— Сегодня не могу, — ответил Толик. — У меня через сорок минут самолет, — тут до меня дошло, что шум толпы в трубке — это звуки аэропорта. — Улетаю в Москву, потом в Сургут. Вернусь через десять дней, тогда и поменяемся. За часы не переживай, своей «дайтоной» отвечаю. Ты же мне ее сосватал, говорил, лучше часов не бывает. Так что не боись!

Толик дал отбой, а я продолжал сидеть и смотреть на трубку, будто ожидая, что кто-нибудь еще позвонит и расскажет мне, что же, черт возьми, вчера было.

Но никто больше не позвонил. После Невшателя мы свернули с автобана и поехали через невысокий горный перевал. Меня сразу же укачало. Я попросил остановить машину и бегом припустил к кустам. Пока меня выворачивало, Комин прогуливался по обочине и любовался видами.

— Красиво тут! — сказал он, когда я вернулся на место. — Мне очень нравится.

Я жадно припал к бутылке с водой. Когда напился, смог прохрипеть:

— Часовой ландшафт.

— Часовой ландшафт! Гениально! — воскликнул Комин. — Ну-ка расскажи.

Я сделал несколько глубоких вдохов и вытер испарину со лба. И начал рассказывать. Короткими фразами, будто перебежками.

— На южной части перевала больше солнца. Народ занимается виноделием. А там, в Юрской долине, холодные ветра. С севера. Виноград растет плохо. Зимой холодно. Сыро. Метет. Люди по домам. Протестанты. Вера бездельничать запрещает. Нашли занятие. Делают часы. Заказы из Женевы. Горы невысокие. Логистика без проблем. Все одно к одному. Так сложилось. До сих пор большую часть швейцарских часов делают здесь.

— Надо же! — восхитился Комин. — Ну, ты как?

— Плохо, — признался я.

— Садись, я аккуратно поеду.

Мы покатили дальше. Боясь, что меня опять укачает, я осторожно косился в окно. Пейзаж за окном, сдержанный в размерах, красках и пропорциях, будто бы тоже принявший протестантство, действовал успокаивающе.

— А ты молодец! Информацией владеешь! — похвалил меня Комин. — А ты, например, знаешь, где появилась первая в истории республика анархистов?

— У Махно, наверное…

— А вот и нет! Здесь! — радостно сообщил Комин. — Вот в этой самой долине. На полвека раньше Махно. Ну, может, не совсем республика, скажем так, административное образование. И обошлись без тачанок и большой стрельбы, но, что интересно, организовал и возглавил все это дело наш человек — Михаил Бакунин! Он считал швейцарских часовщиков передовым отрядом мирового пролетариата. Так и было — все поголовно грамотные, работящие, с головой на плечах. Он объяснил им теоретические основы анархизма, а на практике многому сам учился у них. Они отказались платить налоги в федеральный центр, точнее, платили только ту часть, которую сами считали справедливой, отказались отдавать своих рекрутов в армию, сказав, что если что, будут защищать себя сами. Учредили свою собственную полицию. Закончилось все довольно традиционно, анархисты перегрызлись друг с другом, но все равно — это был первый опыт, замечательный опыт!

— Ты решил пойти по стопам Бакунина? — ехидно спросил я. — Основать здесь новую республику анархистов? Или космических колонистов?

— Я вижу, ты пришел в себя, — улыбнулся Комин. — Новую республику основывать не будем, но на часовщиков у меня большие надежды.

— Объясни уже, наконец, что тебе от них надо. И с кем ты собираешься встречаться?

— Есть группа старых мастеров. Хранители традиций, так сказать. Они очень недовольны тем, что сейчас происходит в часовой индустрии, все эти международные корпорации, глобализация, вывод производства в Китай и так далее. Они решили объединиться и устроить акцию протеста на следующем БазельУорлде, стенд там арендовали, готовятся очень серьезно.

— А ты здесь причем?

— У нас есть некоторые точки пересечения, — туманно произнес Комин, — но дело даже не в них. Главное, что эти заслуженные аксакалы будут участниками выставки и будут протестовать. Наша задача — этот протест радикализировать и добавить свои требования.

— Радикализировать, — повторил я. — Даже страшно подумать, что ты под этим словом подразумеваешь.

— Ничего страшного, — заверил Комин. — Человеческих жертв не будет. Ты меня знаешь. Но твою озабоченность я разделяю, нам сейчас важно не спугнуть дедушек. Произвести хорошее впечатление. Поэтому я и взял тебя с собой, представлю тебя как влиятельного российского журналиста. У тебя тоже болит душа за будущее швейцарской часовой индустрии. Так болит, что аж весь позеленел, мешки под глазами и руки трясутся. — Комин еще раз оглядел меня. — Пожалуй, ты очень правильно сделал, что напился. Влиятельный российский журналист именно так и должен выглядеть.

За разговорами мы въехали в пригороды Ла-Шо-де-Фон, застроенные аккуратными домиками из светлого камня с черепичными крышами во французском стиле. Перед одним из них автомобильный навигатор сообщил нам, что мы достигли цели.

Комин припарковал машину у невысокой ограды из вечнозеленых кустов и позвонил в звонок.

Из дома вышел высокий старик в домашней кофте.

— Добрый день, добро пожаловать! — сказал он по-английски с сильным французским акцентом. — Меня зовут Кристоф Амман. — Он крепко пожал нам руки.

— Погода сегодня хорошая, поэтому мы расположились в саду. — Амман показал на стол, накрытый под платаном. — Моя жена запрещает мне курить дома, — он со вздохом продемонстрировал свою дымящуюся трубку. — В ресторане курить нельзя, дома курить нельзя, ужасные времена!

— Тебе вообще курить нельзя, лучше подумай о своем здоровье! — из дома вышла приятная женщина средних лет в фартуке и полотенцем в руках.

— О! А вот и моя жена! Достаточно только помянуть ее, и она появляется! — засмеялся Амман. — Дорогая, у нас гости из России!

Мадам Амман оставила свой напускной строгий тон и приветливо улыбнулась.