Всеволод Бернштейн - Базельский мир

— Может быть, вам будет холодно в саду? — справилась она.

— Дорогая, я же сказал, месье приехали из России, там плюс десять градусов считается жарой, — сказал Амман.

— Это правда? — простодушно ужаснулась его жена.

Мы с Коминым заверили, что так оно и есть.

— Тогда я принесу вам пледы, — сказала мадам Амман и скрылась в доме.

— Мы простые деревенские люди, без церемоний, — развел руками Амман. — Пойдемте, я представлю вас моим друзьям. — Он повел нас вглубь большого ухоженного сада к столу под большим платаном.

Нам навстречу из-за стола поднялись двое мужчин. Один, помоложе, оказался сыном Кристофа, его звали Франсуа, а второго, Рене, Амман назвал своим старым товарищем.

Как только мы расселись, Комин тут же объявил, что я знаменитый часовой журналист, готовлю материал о независимых часовщиках, и что как только я узнал о том, что у Кристофа и его друзей есть особенные планы, связанные с будущей выставкой в Базеле, я потребовал немедленно организовать встречу. Последовали дружные восклицания и одобрительные кивки.

— Русские знают толк в швейцарских часах, — подмигнул мне Рене, кивая на «дайтону» у меня на запястье.

— Впервые в наших краях? — спросил Амман. — Тогда вы непременно должны попробовать вот это! — он взял со стола бутылку розового вина и разлил по бокалам. — Это самое знаменитое швейцарское вино — «глаз перепелки». Посмотрите на его цвет, он необычный, — Амман поднял свой бокал на уровень глаз, — розовый с легкой примесью серого. Такого цвета глаза у подстреленной перепелки. А аромат, — он погрузил в бокал свой массивный нос, словно созданный для того, чтобы нюхать вино в бокалах. — Это что-то необыкновенное. И вкус… Попробуйте, он вас не разочарует!

Я тоже сунул нос бокал. В моем теперешнем состоянии даже самое знаменитое в Швейцарии вино не могло вызвать никаких чувств, кроме отвращения. Поймав на себе насмешливый взгляд Комина, я все-таки сделал маленький глоток.

— Великолепно! — сказал я. — Просто великолепно.

Амман удовлетворенно кивнул.

— Настоящий «глаз перепелки» может быть сделан только из винограда пино гри, который растет в кантоне Невшатель. На почве Невшателя, под солнцем Невшателя. Однако вы можете найти в магазинах «глаз перепелки» из кантона Вале, есть даже американский «глаз перепелки», чилийский, какой угодно! Трагедия в том, что производители этого замечательного вина не смогли защитить свои права на него. Они скромные виноделы, а не юристы. И теперь «глаз перепелки» — это все, что угодно, и ничего. Ничего! — Амман сокрушенно вздохнул. — И то же самое может произойти со швейцарскими часами!

Он сделал еще один маленький глоток и поставил бокал на стол.

— Я уже старый человек. Мне семьдесят пять лет. Из них шестьдесят лет я делаю гильоше, это особый вид гравировки на циферблате, много-много линий, в которых играет солнечный свет. Мой отец делал гильоше, мой дед делал гильоше, мой прадед, мой прапрадед. Мой сын работает в банке, но он может сделать прекрасную гравировку, потому что я научил его всему, что умею сам. — Франсуа смущенно заулыбался. — Больше того, — продолжил Амман, — мой внук Патрик, которому сейчас пятнадцать, и которого здесь нет, потому что он бегает за девчонками, он тоже умеет управляться с гравировальным станком. Я научил его! Но вот вопрос, станет ли Патрик учить гравировке своих детей? Зачем? Нет заказов! Они производят миллионы часов, но им больше не нужны кабинотье! Гравировку делают станки с компьютерным управлением, которые стоят в Китае. Если я трачу на один циферблат несколько дней, они все делают за пять минут!

И многие считают, что так и должно быть, что это нормальный ход событий. Это и есть прогресс. Но тогда я хочу спросить этих людей, зачем вам вообще нужны хорошие часы? Смотрите время на своих мобильных телефонах, или на этих браслетах с батарейками, которые называются кварцевыми часами. Ешьте свои гамбургеры, неизвестно из чего приготовленные, носите одежду, сшитую несчастными детьми в подвалах Бангладеш. Пейте вино из винограда, выращенного роботами на искусственной почве. Этот китайский паренек, который работает на часовой фабрике, где-нибудь в Шанхае. Что он знает о часах? Ему же все равно, что собирать. Сегодня часы, завтра телефоны, послезавтра телевизоры. И что за часы выходят из его рук? Кусочки железа! Без души, без истории… Умники в галстуках из отдела маркетинга где-нибудь в Лондоне придумают им какую-нибудь историю, и они даже найдут способ, как назвать часы, сделанные китайским пареньком, швейцарскими. Но станут ли эти часы швейцарскими? — не на шутку распалившийся Кристоф окинул нас гневным взглядом.

— Нет! — ответил за всех Комин. — Простите, а кто такие кабинотье?

Кристоф застыл на мгновение. Потом решительно встал из-за стола.

— Пойдемте со мной, я покажу вам!

В это время из дома вышла мадам Амман с тарелкой, накрытой салфеткой.

— Куда же вы собрались? — воскликнула она. — А как же мое печенье!

— Подожди, дорогая! — отмахнулся Амман. — Сейчас не до печенья!

Он повел нас к пристройке с отдельным входом.

— Это мастерская! — сказал он, открывая дверь, — Осторожно, ступеньки!

Мы оказались в просторной светлой комнате, в центре которой возвышалась конструкция, похожая на допотопный фрезерный станок. Амман подошел к нему и благоговейно погладил выкрашенный темно-зеленой краской металлический бок.

— Познакомьтесь, месье, это — Толстая Матильда, — Амман взялся за колесо с деревянной ручкой. — Машина моего деда. Он гравировал циферблаты для больших часовых марок, от многих из них сейчас остались лишь воспоминания, а машина работает, в полном порядке. Дед передал дело отцу, а отец мне. Мы и есть кабинотье! Швейцарские часы не делались на больших фабриках, куда рабочие приходят по звонку и уходят по звонку, это американцы построили такую фабрику на востоке, под боком у Германии.

— ИВЦ в Шафхаузене? — решил я блеснуть осведомленностью.

— Точно! — усмехнулся Амман. — А в наших краях часовщики всегда работали вот в таких «кабинетах», в своих домах, поэтому мы и называемся «кабинотье». Кто-то делает гравировку, кто-то стрелки, кто-то роспись на эмали. А ну-ка, Франсуа, покажи, мальчик мой, нашим гостям, как эта штука работает!

Франсуа с готовностью уселся за станок, включил лампу и размял пальцы, как пианист перед исполнением сложной пьесы.

— В станке уже установлена заготовка, — пояснил Амман. — Чтобы увидеть работу, вам понадобиться магическое стекло! — Он взялся за кронштейн с массивной лупой и переместил его так, чтобы нам было видно. — Начинай, мальчик мой!

Франсуа начал тихонько вращать колесо. Плавное вращение по сложной схеме передалось на патрон с зажатым циферблатом и сквозь лупу мы увидели, как крошечный резец вошел в поверхность циферблата, и побежала плавная линия по дуге от центра к краю.