Жаринов Викторович - Библиотека Дон Кихота

— Ну, вы загнули, профессор. Это же так — литература и не более того.

— Это гностики, Гога, гностики. Это проявление змеиной мудрости, а она, эта мудрость, любит в разные обличья рядиться: какая рептилия своей шкуры не меняет? Как хотите? Можете считать меня сумасшедшим, но я постараюсь всеми правдами и неправдами отсюда выбраться. Я не эту Книгу собирался найти, а совсем другую.

— Честно говоря, мне и самому, профессор, здесь неуютно. Что это за «офиты» такие, я толком и не понял. По вашим словам, они сродни сатанистам, а с этими ребятами я ничего общего иметь не собираюсь. Если именно эта Книга понадобилась Безрученко, то пусть сам к герцогине и приезжает и обо всем лично договаривается. Но предположим, что нам каким-то чудом отсюда удастся выбраться, где вы, дорогой профессор, собираетесь настоящую Книгу искать? А, главное, как?

— Не знаю еще, Гога, не знаю. Но мне кажется, что Она сама проявится и даст подсказку.

— Пожалуйста, подсказала. И ваша хваленая интуиция вывела нас на ложный след. Где гарантия, что такое больше не повторится?

— Никакой гарантии, Гога, я дать не могу. Вполне может статься, что мы попадем в очередную ловушку, и ситуация окажется куда серьезнее этой. Но если я вырвался в Испанию, то без Книги, настоящей, подлинной я никуда не уеду.

— Но вы ведь сами сказали, что Безрученко вполне может удовлетворить и то, что находится в книгохранилище. А Безрученко — это основная наша поддержка. Без него нам ничего не найти, а если и найдем, то не выкупим и не вывезем из страны.

— Не знаю, как и ответить на этот вопрос. Я вам честно скажу, что Книгу мне ни красть, ни даже выкупать не хочется. Я бы просто взглянул бы на Нее, в руках подержал, а там будь что будет.

— И даже, если вы разума лишитесь, то все равно не отступитесь, профессор?

— Все равно не отступлюсь. Я, знаете, уже сумасшедший. Где моя жена, где дети — я не знаю, потому что гоняюсь за каким-то призраком. Разве это не признак сумасшествия?

Грузинчик отвечать профессору не стал, но по всему видно было, что он уже думал на эту тему и, кажется, неоднократно.

— Скажите лучше, профессор, что вы думаете о самой герцогине? Она и есть, по-вашему, библейский змий?

— Нет, конечно. Впрочем, ваш вопрос сам по себе является ответом.

— В каком смысле?

— Задав подобный вопрос, вы высказали сомнение: действительно, ну кто в здравом уме сможет предположить такое. Мы в гостях у самого сатаны.

— Я просто хочу всему найти разумное объяснение, профессор.

— Похвально. Из нас двоих кто-то должен придерживаться здравого смысла. В противном случае нас далеко может увести собственная игра ума. Я думаю, что герцогиня — это не змий.

— Слава Богу, профессор. У меня аж камень с сердца упал.

— Это не змий. Это Сивилла.

— Час от часу не легче. Простите, кто?

— Не притворяйтесь, вы прекрасно слышали, что я сказал.

— И все-таки повторите, пожалуйста. Знаете, не каждый день такое услышишь.

— Хорошо. Так и быть. Это одна из Сивилл.

— Вы часом имеете в виду не тех ли Сивилл, которых изобразил еще Микеланджело?

— А вы, Гога, стремитесь установить портретное сходство?

— Но вы же сами произнесли столь странное имя. Признаюсь, ваша догадка оказалась смелее и неожиданнее, чем все эти рассуждения о змие. Что навело вас на эту мысль?

— Книга, Гога, только Книга.

— Поясните, пожалуйста. Признаюсь, успевать за вашей мыслью не так-то легко. Сжальтесь надо мной, простым смертным. Если надо, то я готов выслушать еще одну лекцию. Но только объясните, почему все-таки Сивилла?

— Про Микеланджело, Гога, вы верно заметили. Сивиллы в Сикстинской капелле изображены наравне с библейскими патриархами.

— Я помню, профессор, что, глядя на репродукции, я каждый раз удивлялся этим старухам с мускулатурой каков. Согласитесь, довольно странное зрелище?

— Микеланджело попытался в зримых образах выразить довольно сложную и непонятную природу Сивилл. Формально — это пророчицы, жрицы бога Аполлона, хранительницы священных свитков с прорицаниями. Они, Сивиллы эти, непосредственно связаны с основой основ всей греко-римской цивилизации. Они, иными словами, самые верные и самые избранные служительницы Книги. Сивиллы с их пророчествами — это одна из самых интригующих тайн древнего мира.

— Если можно, профессор, не стесняйте себя в словах и выражениях — будьте как можно пространнее в своих рассуждениях: судя по всему, времени у нас еще очень много. Дворецкий, кажется, забыл про нас. Итак, я весь во внимании: что это там за тайна такая?

— Римский царь Тарквиний I решил объявить себя поклонником Аполлона. Это было в VII веке до н. э. При нем в Риме появились священные книги, якобы доставленные царю Сивиллой.

По преданию, Сивиллы жили еще до Троянской войны — во II тысячелетии до Р. Х. Однако в наиболее ранних памятниках греческой литературы — поэмах Гомера и Гесиода нет никаких упоминаний о них. Впервые о Сивиллах говорит только философ VI в. до Р. Х. Гераклит. Вот его слова, сохраненные Плутархом: «Сивилла бесноватыми устами несмеянное, неприкрашенное, неумащенное вещает, и голос ее простирается на тысячу лет через бога».

Неясным остается и то, сколько было этих пророчиц. Гераклит и Платон имеют в виду одну, Варрон говорит о десяти, причем к перечню Варрона позднее добавляют новые имена. Павсаний в своей книге «Описание Эллады» сообщает о четырех Сивиллах.

Самих пророчеств Сивилл сохранилось очень мало. Судя по рассказам Павсания, основным центром языческого сивиллизма был небольшой город на малоазийском побережье Эгейского моря — Эритры (Эрифры). Некоторые считали, что Сивилла была только одна и ее звали Герофила, а прозвание Сивиллы она получила от более древней пророчицы.

Эта Герофила, предсказавшая, по преданию, похищение Елены Парисом и Троянскую войну, была, возможно, жрицей храма Аполлона. В отличие от дельфийской Пифии Сивилла могла часто менять места своего пребывания. Это была пророчица-путешественница. Должно быть, как раз такой образ ее жизни и создал представление о множестве разных Сивилл.

Вторая по значению после Эритрийской Сивиллы — прорицательница храма Аполлона в Кумах, древнейшей греческой колонии на территории Италии. Вергилий вывел Кумранскую Сивиллу в качестве провожатой Энея в царстве мертвых. У Павсания эту Сивиллу зовут Демо, у Вергилия — Деифоба. Любой филолог знает, что VI песнь «Энеиды» Вергилия легла в основу «Божественной комедии» Данте, а эта поэма в свою очередь определила всю эстетику Итальянского Ренессанса. Отсюда, наверное, и возникла любовь Микеланджело к образу Сивиллы.

Легенда о продаже Кумской Сивиллой своих пророчеств Тарквинию I — ому, римскому царю, лежит в основе всей истории Древнего Рима. Правда, скорее всего, речь идет об одном и том же персонаже, так как, согласно легенде, Сивилла из Эритры получила от Аполлона бессмертие при условии, что никогда не увидит родной земли. После этого Сивилла обосновалась в Кумах. Этим объясняется и рост пророческого влияния города на Италийском полуострове.