Жаринов Викторович - Библиотека Дон Кихота

Воронов вспомнил, как еще в далеком детстве они играли в «секреты». «Секретом» назывался любой камушек, любое цветное стеклышко, любой пустяк. Его надо было спрятать, закопать где-нибудь под кустиком и потом попросить кого-нибудь отыскать твой «секрет». Тогда Жене Воронову нравилась одна белокурая девочка в кудряшках. Её «секретом» оказалась разбитая лампочка. Стекла круглого матового уже не осталось: был только железный патрон и торчащая из него проволока накаливания, облитая стеклом. В общем, это была уже не лампочка, а оставшийся от нее скелет. Жене Воронову очень нравилась белокурая девочка и ее «секрет». И он нашел его. Нашел «сокровище», раскопал недалеко от песочницы и крепко держал теперь за проволоку накаливания, облитую тонким и хрупким стеклом. В самом конце прогулки, перед тем как идти на обед, Женя протянул «сокровище» с железным патроном белокурой красавице в кудряшках. Протянул, как протягивают пропуск, пароль, без которого никак нельзя было очутиться в раю. Этот рай затерялся где-то во взоре белокурого ангела из детсадовской группы малышового заведения, располагавшегося в маленьком уютном дворике, что по улице Крупской на Юго-Западе Москвы в далеком-далеком 59-м году уже прошлого столетия.

Женя Воронов и не знал тогда, что ему ожидать, какую награду в обмен на найденный «секрет» в виде лампочного скелета. Тогда он и не знал даже, что есть поцелуй, и поцелуй этот может быть необычайно сладостным. Тогда у Жени Воронова не было ни малейшего представления о том, что такое плоть, и какие запретные греховные радости, какое блаженство эта самая плоть может таить в себе.

Тогда для Жени Воронова лишь доброжелательный взгляд белокурого ангела из детсадовской группы и был раем и блаженством, ибо плотью он, Женя, и его обожаемый ангел и наделены-то еще толком не были.

Итак, он держал скелет лампочки за самую опасную его часть, а безопасный патрон протягивал девочке. Вот оно счастье! Вот оно блаженство! Вот он пропуск в рай в виде разбитой лампочки!

И тут Женя Воронов сразу получил очень важный урок в жизни: ад и рай расположены по-соседству.

Белокурый ангел в мгновение ока превратился в фурию и с силой рванул на себя железный патрон. Стекло врезалось в мякоть среднего пальца, и боль иглою прошила мозг. Женя буквально онемел. Такого он не ожидал. А стекло все глубже и глубже входило в ткань. И Женя все сильнее и сильнее сжимал проволоку накаливания, заключенную в стеклянную трубочку. И кровь все быстрей и быстрей начала капать на кафельный пол. Мальчик сам не знал, почему он упорствует, хотя ему было нестерпимо больно и хотелось побыстрее бросить все и посмотреть на изуродованный палец. Наверное Женя до последнего надеялся, что фурия в следующий момент обязательно вновь станет его белокурым ангелом, и они будут вместе дружить и ковырять в песочнице лопаткой и тогда он точно забудет про боль и все простит своему белокурому ангелу.

— Отдай! Мой «секрет», слышишь, мой! — истошно кричал между тем белокурый ангел, все больше и больше превращаясь в фурию, и все хуже и хуже уродуя палец правой руки своего обожателя. Песок в песочнице и ведерко в сознании Жени все больше и больше приобретали густой красный цвет, и они буквально набухали кровью с каждой секундой, пока девочка продолжала дергать разбитую лампочку за патрон, демонстрируя убийственное равнодушие к чужой боли.

Профессор сел на постель и принялся рассматривать правую ладонь и средний палец. До сих пор был виден след от раны, что получена была еще в далеком детстве. Затем в который раз он принялся разглядывать свое удостоверение «Странствующего рыцаря».

След от раны на среднем пальце и это несерьезное удостоверение в красной дерматиновой обложке каким-то странным образом оказались связаны между собой: профессор начал впадать в детство и собирался совершить нечто невообразимое и даже дикое с точки зрения взрослого человека. Для себя он уже решил, что вскоре оторвется от туристической группы и с минимальной денежной суммой на свой страх и риск в одиночку кинется на безумные поиски, может быть, никогда не существовавшей Книги. Это все равно, что держать разбитую лампочку за острую стекляшку и тупо ждать, когда эта самая стекляшка вопьется тебе в руку.

Как сообщить о своем диком решении жене? Как объяснить ей свое намерение? Ответы на эти и многие другие вопросы профессор не мог найти и поэтому продолжал лишь тупо смотреть то на изуродованный в детстве палец, то на удостоверение ордена «Странствующий рыцарей».

— Спи, — неожиданно произнесла жена, переворачиваясь на другой бок.

— Не хочется, — отмахнулся он.

— Что это ты там разглядываешь? — поинтересовалась супруга.

— Пустяк. Так. Удостоверение одно.

— Покажи.

— На — гляди.

— Орден «Странствующих рыцарей». Подпись: Сторожев. Это что, шутка?

— Похоже, если бы не было все так серьезно.

— А с рукой что? Что ты ее так разглядываешь?

— Да вот. Ты, впрочем, знаешь. Я тебе рассказывал как-то. Мне еще в детстве этот палец одна девочка разбитой лампочкой изуродовала.

— Дай посмотреть?

— На — смотри. Уже, ведь, видела и не раз.

— Все равно интересно.

Старая рана в свете мавританской лампы в каменной нише приобретала явно романтический оттенок.

— Знаешь, а со мной в детстве произошло нечто подобное.

— Как это?

— Мы жили на Университетском проспекте. Как-то утром отправились погулять на смотровую площадку. Знаешь?

— Знаю, конечно.

— Я отстала от родителей. Мне тогда было лет пять или шесть. И вдруг из травы прямо на меня смотрит удивительный красивый флакончик. Это была склянка из-под духов. Флакончик красный такой, маленький. Я схватила его. Счастье — необычайное! И ну бежать к родителям. Бегу — ног под собой не чую. И вдруг спотыкаюсь, падаю, и флакончик мой вдребезги… Что тут было! Счастье, мое счастье разбилось! Я как давай собирать красные стеклышки. Собираю — и в кулачке зажимаю. Крепко-крепко так, чтобы не выпали. Боли при этом никакой не чувствую. Куда там: главное все стеклышки собрать, чтобы ни одно не потерялось, а то флакончик неполным будет. Собрала — и к маме. Только она может дело поправить, горю помочь. Бегу, а осколки все глубже и глубже в ладонь впиваются. К маме подбегаю, ладошку разжала, а рука вся в крови. Потом дома мне долго иглой стекла выковыривали. Но смотри: у меня не так, как у тебя — следов не осталось. Зажило.

Тяжелый для него разговор он решил отложить на следующий день: слишком ясно он представил себе жену маленькой девочкой, сжимающей в ладошке разбитый красный флакончик. Как, наверное, она была непохожа на того белокурого ангела, что на всю жизнь изуродовал ему средний палец правой руки! Если бы он встретился с женой еще в детстве, как поняли бы они друг друга, в унисон отыскав свои «секреты», свои флакончики, зарытые под кустом недалеко от песочницы в уютном дворике детского сада!