Жаринов Викторович - Библиотека Дон Кихота

Гора по-прежнему оставалась у них сзади. Денек выдался на редкость ясным, теплым, по-настоящему летним. Они разделись и, как обычно, взявшись за руки, полезли в воду. Решили далеко не заплывать: вдруг ногу сведет, февраль все-таки. А потом Воронов, работая над Романом, все время находился на грани. И эта грань четко пролегла между двумя мирами. Короче, он просто не знал, какой очередной фортель выкинет с ним его собственное воображение. Море профессор перестал уже считать своим надежным союзником. Общение с Романом, чем дальше, тем больше и больше становилось откровенно опасным. Если на этот раз Книга лишь попугала автора мнимой угрозой, будто включила в орбиту своего разрушительного действия даже жену, то где гарантия того, что столь явно продемонстрированная угроза возьмет, да и не станет явью?

В общем, далеко отплывать от берега Воронову боязно было. Мало ли чего? Когда у тебя твердая почва под ногами, то и чувствуешь себя намного увереннее.

Поплавали немного и все — на берег! Острая галька так и впивается, так и режет ступни. Но ничего. Вылезли.

Воронов искоса посмотрел на Гору, которую он давно про себя окрестил волшебной. Тоже ничего. Все спокойно. Никакой, вроде бы, игры не затевалось. Невольно вздохнул. Отлегло.

Оксана расстелила свое красное пальто, на него положила целлофановый пакет, а затем махровое полотенце. Февраль все-таки, и галька не успевает прогреться. Затем она устроилась поудобнее и раскрыла книгу «Клуб Данте». Принялась читать.

Воронов почувствовал, как у него забилось сердце. Неужели и теперь Книга не проявит себя?

Нет. Ни гу-гу! Молчок! Самая обычная, мирная сцена! Лишь морской бриз слегка шелестит страницами. Воронов прислушался. Нет. Опять ничего. Обычный шелест страниц: ни единого намека на скрытый голос или угрозу, как это было в прошлый раз. Все! Допишу Роман и на прием к психиатру. Пусть подлечат.

Воронов еще раз вздохнул. Вздохнул свободно, всей грудью. Вздохнул, что называется, с облегчением.

И тут взгляд его упал на другой целлофановый пакет, который лежал совсем рядом с красным пальтишком жены. В нем находилась Рукопись. Воронов, сам не зная зачем, притащил Ее с собою на пляж. Рукопись, как Рукопись. Обычный ежедневник, исписанный неразборчивым почерком. Обложка кожаная, из буйвола, украшенная камнем, яшмой, который призван был оберегать автора от злых сил и дурного глаза. Да, видать, так и не уберег.

Предстояло последнее испытание: подойти к пакету, вынуть оттуда ежедневник в кожаной обложке, раскрыть его и подождать, может быть Роман, наподобие джина, выпущенного из бутылки, начнет свое обычное светопреставление, и тогда вновь зазвучат повсюду голоса, вновь оживет Волшебная Гора, и море вновь превратится во враждебную стихию прямо у него за спиной.

Жена с увлечением продолжала читать «Клуб Данте». Это был нашумевший бестселлер, в котором маньяк-убийца еще в середине XIX века убивал своих жертв, обставляя сцены зверств в стиле картин из дантовского ада. Каждая подобная смерть становилась очередной ожившей, если можно так сказать о смерти, иллюстрацией к бессмертной книге.

Чего вдруг он вспомнил о романе, который уже кем-то написан? Неспроста это, ой, неспроста! Любой роман — территория Книги, где она чувствует себя как рыба в воде. Для Книги нет преград. Она достанет тебя повсюду. Например, «Клуб Данте», который сейчас с увлечением читает жена, — это как пароль, который ты уже успел набрать и таким образом подключился к глобальной компьютерной сети.

Получалось, что через любую, буквально любую случайно попавшуюся в руки книгу, можно было напрямую выйти на его, Воронова, еще ненаписанный, но уже заявивший о своем существовании Роман. Это как с хайкерами в глобальной информационной сети. Умеючи они могут взломать самую засекреченную базу данных.

Спустя некоторое время Воронов все-таки решился вынуть из целлофанового пакета свою Рукопись. Пакет предательски шуршал на сильном ветру. Так, наверное, противно открывается молния, на целлофановом мешке, куда упакован труп в морге. Во всяком случае, во всех голливудских боевиках это выглядит именно таким образом.

Вот он ежедневник, вот его кожаная обложка с яшмой. Сейчас. Сейчас обязательно начнется! Нет. Вновь ничего. Книга словно задремала, полностью игнорируя присутствие автора.

Тогда он решил пойти к пляжной беседке, чтобы поудобнее там устроиться и начать вновь водить пером по бумаге.

И вновь ничего. Перо уныло скреблось о бумагу, оставляя черные бесцветные строчки.

В следующий момент жизнь показалась необычайно тоскливой и скучной. И чем дольше он водил без всякого вдохновения пером по бумаге, тем тоска, смертельная, черная, становилась все нестерпимее и нестерпимее. Рука начала наливаться свинцом, пальцы не слушались. Хоть отруби ее к такой-то матери!

В мозгу Воронова, вместо живых образов, постепенно образовалась черная космическая дыра. Так он постепенно стал выздоравливать от сумасшествия и творчества.

Еще совсем недавно Воронов проклинал свой Роман, просил Книгу, чтобы та оставила его в покое, а теперь, когда случилось все то, о чем он столь страстно молил, на душе вдруг сделалось необычайно тоскливо и погано до ужаса. Ей-богу, хоть в петлю.

«Это как ломка у наркоманов, — подумал Воронов, — дозы вовремя не получил вот и выворачивает наизнанку. Однако надо перетерпеть. Надо постараться отказаться от Книги, как от героина? Помучаешься немного и глядишь все само собой уладится.»

Слегка успокоенный этой догадкой, Воронов бросил свой ежедневник на пол беседки. Затем, резко повернувшись спиной к Рукописи, твердым шагом пошел к жене, желая предложить ей еще раз зайти вместе с ним в холодную воду. Морские ванны, по его мнению, должны были оказать на него столь необходимое сейчас успокаивающее воздействие. Тело требовало свое, раз душа запросилась в отставку.

Вода незамедлительно начала свое дело. Она принялась успокаивать Воронова и укреплять дух. Профессор блаженно закачался на волнах. Ну Ее, Книгу! Вконец из меня психа сделала! Отдыхать, так отдыхать! И нечего о ней постоянно думать и страдать.

Но все равно время от времени он нет-нет, а бросал украдкой взор в сторону беседки. А вдруг кто появится и украдет Рукопись?

Получается, что Роман — самый настоящий подкидыш. А что? Один из основных литературных архетипов. Филдинг «Том Джонс найденыш», Диккенс «Оливер Твист», Островский «Без вины виноватые».

Пусть, пусть побудет в шкуре подкидыша. Я бросаю тебя, слышишь, Роман? Пусть туда, в эту рукопись, пишет каждый, что хочет. Чеховская «Жалобная книга» получается. Раз ты, Книга, решила завладеть всем миром, то пусть мир теперь овладеет тобой. Вот так! Это мой ответный ход. Теперь давай, выкручивайся!