Вадим Шефнер - Собрание сочинений в 4 томах. Том 2. Повести и рассказы

— Я боюсь одна, я лучше с вами здесь буду. В городе никого нет, и в доме тоже никого, а на маму стена упала, когда снаряд попал. Я буду с вами сидеть.

— Плохо твое дело, — сказал Клинов. — Все это плохо очень. И я для тебя ничего сделать не могу.

— А вы ничего и не делайте, только не уходите, — сказала она.

— Да уж никуда теперь не уйду, не бойся. А как тебя зовут-то?

— Люся.

— Ну так вот что, Люся. Сходи закрой ворота. А то немцы, если будут проходить мимо, так сразу же зайдут сюда. И еще принеси мне что-нибудь под голову, совсем голова затекла.

Потом снова у него начался бред. Он шел по мосту, а под ним глухо и влажно гудела вода, и он перегнулся через перила и увидел внизу себя — лежит на пыльном песке дворика в безлюдном городке, и слепое жестокое солнце бьет в него негнущимися лучами, а на стене прибит рекламный щит, и девочка в зеленом платье говорит ему со стены: «Ешьте яблочное пюре, мне одной страшно». Он очнулся.

Все почти так и было. Он лежал, было больно и жарко, и девочка сидела возле него на притащенном откуда-то стуле.

— Вы опять что-то говорили, — сказала она. — Все говорили и говорили.

— Это я сон видел, — сказал Клинов. — Ты не обращай внимания. Сиди и не бойся.

— А я раз во сне лягушку видела, и ни капельки не страшно.

— Это ты молодец, лягушек и не надо бояться. Ты вынь у меня из гимнастерки документы. Читать умеешь?

— Нет, я еще не совсем умею. — Она присела около него на корточки и стала вытаскивать документы из кармана его гимнастерки.

— А это что за девочка, на меня похожа очень? — спросила она, увидев среди документов фотографию.

— Это моя дочка, она умерла.

— А где она живет?

— Нигде, она же умерла. Ты все эти документы заверни в бумажку и спрячь где-нибудь, а когда наши придут — отдай. Только немцам не отдавай и ничего не говори. И еще часы сними с руки, я их тебе дарю на память. Ты у меня теперь вроде как наследница.

— Спасибо, дяденька. Ты только не уходи, а то мне страшно будет.

— Ну куда я уйду! Никуда не уйду, здесь и останусь.

Теперь он чувствовал, как смерть входит в него. Ни в руках, ни в ногах уже не было боли, они постепенно немели. Алексей Клинов чувствовал, что пожелай он умереть — и он умрет сейчас же, умрет без боли и судорог. Его клонило к смерти, как ко сну. Но теперь он боролся со смертью, как человек, занятый важным делом, борется со сном. Ему страшно было оставить эту девочку одну.

Он еще бредил, но теперь это был другой бред, сквозь него он видел все, что делается вокруг него. Так ночью, подойдя к окну, мы видим в нем свое отражение, но сквозь это отражение нам видна и улица, где светятся фонари и витрины. Бой снова приближался к городку. Начиналась контратака наших войск. Тяжелая артиллерия вела отсечный огонь, и снаряды, легко и тонко свистя, летели над городом.

— Ты не бойся, Люся, — сказал Клинов. — Это по немцам. Скоро наши вернутся сюда. А ты принеси простыню или что-нибудь и накрой меня до шеи.

Девочка ушла, и Клинов снова начал впадать в забытье. Оно наплывало на него, как облако, и он напрягал всю волю, чтобы не поддаться ему. Он знал, что если он сейчас умрет, то эта девочка останется совсем одна, и ей будет страшно и одиноко в этом городке, где солнце жжет белые стены. И он снова увидел ее. Она подошла к нему и накрыла его красным флагом с черной каймой.

— Все в комнате штукатуркой завалено, — объяснила она, — так я флаг в кладовке взяла, от палки его оторвала — с палкой тяжело нести. Там еще совсем красный флаг есть, без полосок, — и тот принести вам?

— Нет, мне и этого хватит, — промолвил Клинов, — это самый подходящий.

Наступило молчание,

— А скоро придут наши? — спросила вдруг девочка.

— Теперь уже скоро, — еле слышно ответил Клинов.

— Пока наши не придут, вы не уходите, вы мне обещали не уходить.

День клонился к вечеру, но по-прежнему было жарко. Белые стены излучали сухое, пыльное тепло, листья неведомого дерева сонно звенели над головой Клинова. Иногда девочка говорила с ним, и тогда он отвечал ей, подбадривая ее, но голос у него становился все тише и тише. Теперь язык уже отказывался служить ему, и Клинов старался произносить слова раздельно, по слогам. Девочке послышалось, что где-то кричат «ура», и она сказала Клинову об этом.

— Вот и хорошо, — ответил он и, широко раскрыв глаза, огляделся вокруг. Все кругом было по-прежнему, и только тень дерева коснулась теперь стены, и по пятипалым силуэтам листьев он узнал, что лежит под кленом.

Он посмотрел на девочку, и та склонилась над ним.

— Слушай, — тихо сказал он ей, — я, наверно, скоро засну, так ты не бойся. Наши скоро придут. А я очень спать хочу, я засну. Ты не тормоши меня, если я буду совсем молчать, и ничего не пугайся.

Но он увидел в ее глазах смутный страх, попытался улыбнуться ей и добавил:

— Ты тоже устала, иди поспи вон там на траве, А ну, давай наперегонки, кто раньше заснет?

Успокоенная, она отошла на несколько шагов и легла на редкую траву, пробивавшуюся сквозь песок у стены.

— Дяденька, я уже засыпаю, — сказала она через минуту.

— Я тоже, — тихо и внятно ответил лейтенант Клинов.

По выписке из госпиталя младший лейтенант Карцев надеялся побывать в городе, но это удалось не сразу. Был он направлен прямо в свою часть, стоявшую к северу от Ленинграда. Узнав об этом в канцелярии и уже получив на руки документы, Карцев вернулся в палату и стал собираться в недальнюю дорогу.

Как ни голодно было, а кое-что он сумел сберечь, чтобы отвезти жене. Он завернул в газету несколько сухарей, сунул их в вещевой мешок; так же поступил и с хлебом. Кусок булки, что дали на Новый год, он упаковал отдельно в два слоя бумаги. Но это еще не все: у него было несколько порций сахару — целое богатство.

Через час Карцев шел по проселочной дороге к пункту Б., где держал оборону полк. Стоял сильный мороз, дорога была бела и безлюдна. Идти ему было тяжело, сердце билось прерывисто, с непривычки глаза болели от снежного блеска.

К вечеру он пришел в часть и здесь узнал, что писем от жены не было. Ему стало ясно, что дела ее плохи, если перестала писать, — прежде письма шли от нее часто. Тогда он пошел на КП батальона, доложил о своем прибытии и сразу же попросился в город, объяснив причину.

— Дело серьезное, — сказал комбат. — У многих ленинградцев такие дела нынче, не у тебя одного.

«Откажет», — подумал Карцев, и сердце у него захолонуло.

— Два дня хватит? — резко спросил комбат.

— Хватит, товарищ майор, — торопливо сказал Карцев, но сразу же добавил: — Я еще не совсем выправился, товарищ майор, ходить трудно, — а вдруг машин попутных не будет... Мне бы еще один день.

— Ну ладно, три дня. Послезавтра отправишься в город. Твой взвод, когда рощу «Хохол» отбивали, хорошо действовал — вот тебе и поощрение.