Гийом Мюссо - Девушка из Бруклина

Вопрос несколько секунд висел в воздухе, никто из нас на него не откликнулся, и ощущение, что мы несколько продвинулись в своих поисках, растаяло. Главное от нас пока ускользало.

Я усадил Тео на табуретку, и он с наслаждением принялся лопать тартинку с медом. Марк уселся рядом с Тео и пил уж не знаю какую чашку кофе, разрабатывая новую версию, отыскивая новые следы и улики.

– Нужно вернуться к делу Хайнца Киффера. Побывать на месте преступления. Понять, что произошло в ночь перед пожаром.

Лично я совсем не был уверен в необходимости всего этого. Я вдруг понял одну очень любопытную вещь: Марк рассматривает случившееся с точки зрения следователя, а я анализирую его как романист.

– Ты помнишь, Марк, наши разговоры о писательстве? Ты как-то спросил меня, каким образом я создаю своих персонажей, а я ответил: они начинают жить, когда я придумал им прошлое.

– У тебя на каждого персонажа карточка с биографией, так, что ли?

– Примерно так, и еще я тогда сказал тебе о Ghost.

– Напомни, я забыл, что это такое.

– Ghost — призрак, привидение. Так некоторые литературоведы, специалисты по драматургии, называют событие, ставшее поворотным пунктом для персонажа. Потрясение, пережитое в прошлом, но продолжающее действовать в настоящем.

– Ахиллесову пяту?

– Что-то в этом роде. Какой-то жизненный шок, вытесненное переживание, тайну, которая объясняет особенность личности, ее психологию, внутреннюю жизнь, большую часть поступков.

Марк смотрел, как я вытираю липкую мордашку Тео.

– И что ты хочешь этим сказать?

– Хочу сказать, что мне нужно найти Ghost Клэр Карлайл.

– Найдешь, если мы узнаем, что на самом деле произошло в доме Киффера накануне пожара.

– Не думаю. Думаю, дело совсем в другом. Я уверен: существует какой-то факт, который может нам объяснить, почему Клэр Карлайл, если она действительно сбежала, не подняла тревогу и никогда не пыталась связаться со своими близкими.

– И где, по-твоему, нужно искать всему этому объяснение?

– Там, где находятся все объяснения на свете, – в ее детстве.

– В Гарлеме? – спросил Марк и отпил еще глоток кофе.

– Именно. И вот что я предлагаю: ты будешь искать здесь, во Франции, а я полечу в Соединенные Штаты.

Карадек поперхнулся кофе и стал похож на человечка из мультфильма, а когда откашлялся, недоверчиво взглянул на меня и спросил:

– Надеюсь, ты не всерьез?

На развороте возле площади Италии наше такси свернуло на бульвар Венсана Ориоля.

– Папа! Биби! Биби!

Тео, сидя у меня на коленях на заднем сиденье, был самым счастливым из малышей. Прижав обе ручонки к стеклу, он наслаждался зрелищем парижского автодвижения, а я, уткнувшись носом в пахнущую свежей травой макушку, подкреплял себя малой толикой оптимизма, в котором очень и очень нуждался.

Мы с Тео ехали в аэропорт. Мне все-таки удалось убедить Марка. В несколько кликов я зарезервировал нам билет на самолет до Нью-Йорка, заказал номер в гостинице и кинул в чемодан вещички свои и Тео.

Телефон завибрировал. Мне удалось вытащить его из кармана вовремя. На экране высветился номер кузена Александра, кардиолога в больнице Некер.

– Привет, Александр; спасибо, что перезвонил.

– Привет, кузен! Преуспеваешь?

– С трудом. Как ты? Как Соня? Детишки?

– Растут. Это Тео там верещит?

– Да, мы с ним едем в такси.

– Поцелуй его от меня. Могу сообщить тебе кое-какие новости о твоей приятельнице Клотильде Блондель.

– И какие же?

– Неутешительные. Состояние тяжелое. Сломаны несколько ребер и нога, трещина в тазовой кости, вывих бедра, серьезная черепная травма. Когда я говорил со своим приятелем из Кошена, она еще лежала на столе.

– Какой прогноз? Жить будет?

– Пока трудно прогнозировать. Сам знаешь, при большом количестве травм и рисков гораздо больше.

– Гематома мозга?

– Само собой; дыхательная система тоже, возможно, нарушена. Легкие, скопление крови в плевральной полости… Могут быть повреждения в позвоночнике.

Наш разговор прервал сигнал, сообщая о новом звонке. Номер начинался с 02.

– Прости, Алекс, мне звонят, и это важно. Держи, пожалуйста, ситуацию под контролем, а меня – в курсе всех дел, хорошо?

– Непременно, кузен.

Я сказал «спасибо» и принял следующий звонок. Как я и думал, это была Марлен Делатур, журналистка из «Сюд-Уэст», которая писала о деле Клэр Карлайл. Этой ночью я прочитал ее статью, а потом нашел ее в Интернете. Она поменяла место работы и писала теперь для газеты «Уэст Франс». Я отправил ей письмо по электронной почте, объяснив, что составляю своего рода антологию преступлений XXI века и хотел бы узнать ее мнение и впечатления от этого дела.

– Спасибо, что позвонили.

– Мы с вами встречались несколько лет назад. Я брала у вас интервью в две тысячи одиннадцатом во время фестиваля «Необыкновенные пассажиры» в Сен-Мало.

– Как же, как же, прекрасно помню, – соврал я.

– Так что же? Вы больше не пишете романов, а занялись документалистикой?

– Можно сказать и так. А я скажу, что реальные ужасы превосходят любые выдумки.

– Совершенно с вами согласна.

Я зажал телефон плечом и освободил руки, чтобы схватить и держать сына. Тео встал на сиденье и в восторге приплясывал, увидев поезд, ехавший по метромосту.

– Вы помните дело Карлайл? – спросил я Марлен.

– Да, конечно, помню. По правде говоря, я в то время во многом ассоциировала себя с Клэр. У нас с ней много общего: неизвестно, кто отец, обеих растили матери-одиночки из простых, школа была средством подняться по социальной лестнице. Она была для меня младшей сестренкой из Америки.

– Вы уверены, что Клэр не знала своего отца?

– Мне кажется, даже мать Клэр не знала, от кого забеременела.

– Вы уверены?

И услышал тяжелый вздох собеседницы.

– Почти. Во всяком случае, что-то в этом роде дала мне понять Джойс, когда я ее об этом спросила. Я говорила с ней во время ее приезда во Францию, спустя две недели после похищения Клэр, когда следствие буксовало на месте. Я не стала писать об этом в статье, но Джойс дала мне понять, что до рождения дочери у нее были тяжелые годы. Кокаин, героин, синтетика – она все перепробовала. В конце восьмидесятых ходила на свидания за десять долларов, чтобы заработать на наркотики.

Меня чуть не затошнило. Я хотел было сказать, что еду сейчас в Нью-Йорк, но удержался. Марлен Делатур была хорошей журналисткой, и если бы поняла, что я всерьез занят Клэр Карлайл, сообразила бы, что дело пахнет сенсацией. Если уж я сделал все возможное, чтобы не связываться с полицией, то неужели брошусь в волчью пасть, доверившись журналистке?

Поэтому я самым небрежным тоном спросил: