В. Строгальщиков - Слой-2

От рынка он направился по Ленина в сторону Первомайской, мимо чугунного забора городского гуляльного сада, уже давно пустого и закрытого на зиму, миновал перекресток и вошел в Центральный гастроном, избегая глазами просящих детей и старух на ступеньках и в тамбуре. Вообще, подавал он с охотой, если просили с достоинством, но терпеть не мог шнырявших по-волчьи подростков, постоянных старух (где же детки-то ваши, бабуся?) и косых мужиков возле винных палаток.

Был в «Центральном» хороший мясной отдел, где мелькали ножами ухватистые парни в белом и лежала в витрине приличная вырезка – слегка отбить и в сухарях на сковородку. Лузгин взял полтора килограмма. В соседнем рыбном – большой кусок норвежской сёмги в вакуумной упаковке и дальше, в молочном, – кусок сыра «Маасдам», который чем дольше жуешь, тем вкуснее.

К мясу требовалось красное сухое. Лузгин покинул магазин и двинулся к стоявшему поодаль привычному каре всяко-всячинских ларьков, где он обычно покупал вино, книги и видеокассеты, а недавно ухватил для жены весьма недорого туалетную воду «Органза» от Живанши. Но вот с книгами стало похуже: унылые сопли женских романов и однообразную чернуху новорусских боевиков он не читал, а Клэнси перестали издавать, и Форсайта, и Кунца, который не Дин, а Стивен, и Гришема тоже, а Ладлэм скурвился и стал писать ерунду, недостойную былой «Бумаги Мэтлока», от последней «Дороги в Омаху» рвать хочется. И ещё эти компьютерные переводы, мать их за ногу, куда подевалися Топер с Калашниковой и Ковалева, которая Райт? Поймал недавно за гроши полного Фолкнера, лет «дцать» назад удавился бы от счастья, а нынче не лезет, стал читать и отложил, так и бросил. Фолкнер обвинял Хемингуэя в литературной нехрабрости: мол, Хэм боится писать длинно и скучно, большому мастеру должно быть наплевать. Ну, тогда и читателю тоже, мстительно решил Лузгин. Вот Трифонова взял с полки на той неделе – «Обмен», «Долгое прощание» – и сразу вошел в унисон.

На углу возле киосков болтались три солдата в шинелях и полевой застиранной форме: двое поодаль, один изучал покупателей. Когда Лузгин приобрел у знакомой киоскерши видеокассету с бессоновским фильмом «Леон», расплатился сотней и укладывал сдачу в бумажник, за спиной тихонько кашлянули.

– Извините, батя...

Солдат, худой и длинный, криво улыбался. «Батя... Какой, на хрен, батя? Хотя, впрочем, ему лет девятнадцать, а тебе...».

– Не добавите тысчонку, батя? Не хватает...

Лузгин отслоил в бумажнике пятидесятитысячную и протянул солдату:

– Гуляйте, парни.

Длинный онемел, почти испуганно уставился на хрусткую бумажку, басовито выдохнул: «Ого!» – и развернулся через левое плечо: крепко вбили, видно, строевую.

– Дяденька, а дяденька...

Где-то возле пояса возникла мальчишечья голова без шапки, в опасной близости от бокового кармана, куда Лузгин, забывшись, сунул свой бумажник.

– Дайте на жвачку.

Лузгин дал ему тысячу и убрал бумажник во внутренний карман куртки. Пацан зажал деньгу в кулак и снова посмотрел на Лузгина.

– Хорош, не наглей, – сказал Лузгин, но ничего не дрогнуло от этих слов в маленьком взрослом лице. Лузгин вздохнул и снова полез за бумажником.

– Тебе сколько лет? – спросил он, выуживая в деньгах купюру покрупнее, но не слишком. Пацан молча следил за лузгинскими пальцами. Нашлась десятка, Лузгин опустил ее вниз за уголок, мальчишка змеиным выбросом сцапал ее левой рукой, сунул за ворот грязной болоньевой куртки и пропал.

– Вы будете брать или нет? – спросил недовольный женский голос, и Лузгин увидел, что стоит у окошка киоска и тормозит очередь. Он извинился и попросил продавщицу показать ему бутылку красного «Пол Мезон».

– Чего смотреть-то, – сказала женщина в очереди. – Вот на витрине бутылка, читайте.

– На витрине не виден штрих-код, – спокойно ответил Лузгин.

Женщина быстро глянула на него злыми глазами и отвела взгляд в сторону, и вдруг вздрогнула, поднесла ладонь к губам:

– Господи, что делают-то!

Лузгин обернулся.

«Его» мальчишка стоял спиной у фонарного столба на обочине дороги, а другой, чуть повыше и тоже без шапки, левой рукой рвал на нем куртку, а правой бил по лицу прямо в нос маленьким жестким кулаком. Мальчишка уворачивался и стукался затылком о столб.

– Э, кончайте! – громко сказал Лузгин.

Нападавший пацан ударил «лузгинского» сбоку по ногам, и тот завалился на грязный асфальт, брыкался рваными кроссовками, но другой отступил немного в сторону и ударил мальчишку резиновым сапогом в лицо – один раз, как экзекутор, стоял и ждал продолжения. Мальчишка взвыл и замолчал, потом сел и потрогал лицо руками. И когда увидел на ладонях кровь, снова повалился на бок, поджал колени к животу и заплакал так громко, так по-детски безнадежно и горько, что у Лузгина потемнело в глазах.

Очень быстро он подошел к тому, другому, хватил его за шиворот и развернул к себе:

– Что ты делаешь, гаденыш?

Пацан посмотрел на него, как на дерево, полу-висел в лузгинском кулаке и даже не пытался вырваться.

– Вот я сейчас тебе самому как врежу!

– Давай, – сказал пацан, в его взгляде что-то мелькнуло. – Попробуй, дяденька.

Лузгин тряхнул его покрепче, сказал: «Ну и гадина же ты», – и несильно щелкнул в лоб пальцем левой руки. Пацан резко дернулся, сделал движение куда-то Лузгину под куртку, и в промежности выросла дикая боль, он даже подсел от неожиданности, но пацана не выпустил и сквозь навернувшиеся бессильные слезы увидел всё тот же темный взгляд звереныша.

– Конец тебе, парень, – прохрипел Лузгин, вздернул пацана за ворот и швырнул на асфальт как мешок.

На него налетели и сбоку, и сзади, схватили за руки. Лузгин барахтался в толпе, хрипел, что убьет, пытался съездить по морде особо досаждавшему мужику. Знакомое забытое лицо возникло перед ним, шевелило губами, но Лузгин не слышал ничего, только стук крови в ушах. Держали его крепко. Он вдруг обмяк, ощутив пустоту вместо бешенства, и услышал слова:

– Что ты, Вова!

Он посмотрел перед собой в лицо говорившему.

– Опомнись, Вова, он же ребенок.

– Нет, – сказал Лузгин, замотал головой и снова сказал: – Нет.

– Ну ладно, ладно...

Его отпустили. Забытый знакомый поднял с земли и сунул Лузгину в руки пакет с покупками, похлопал по плечу.

– Здорово, кумир. Эдак ты воскресенье проводишь?

Лузгин учуял легкий запах свежего спиртного, похоже, водки, прошелся глазами по серому пальто, шляпе с опущенными полями, косому углу галстука на вороте, треугольному скуластому лицу со щеточкой усов.

– Не узнаешь? А если так?

Человек снял шляпу и прикрыл усы двумя пальцами.

– О черт, – сказал Лузгин. – Привет, Баранов. Какого хрена ты тут делаешь?