В. Строгальщиков - Долг

Кстати, сочинить толковое расписание – дело совсем не простое. Казалось бы, раскинул все учебные часы по дням недели – и отдыхай в курилке. Ни черта подобного. Есть занятия общие, ротные, а есть отдельные, по взводам. К примеру, физкультурный городок у нас на батальон один, и ну как все туда завалятся одновременно? И строевую тоже надо «разводить», чтобы по плацу не толкаться. И стыковать занятия следует осмысленно, чередуя строевые с кабинетными. После кросса шесть кэмэ – отдых на политзанятиях. После инженерной подготовки, то бишь махания лопатой и киркой, – теория по химзащите. Теперь вот надо строевой добавить. За счет чего? Политзанятия не снимешь – и замполит не утвердит, и солдаты обидятся: лишил возможности часочек подремать под зычный голос Лапина. Физкультура? Наверное. Должности заместителя по физподготовке в батальоне нет, а завспортзалом в низовое расписание не вмешивается.

Заменяю физру маршировкой.

– Готово, – говорю я ротному. – Завизируйте, Валерий Хогыкович. А в батальон я завтра сам схожу на утверждение.

Ротный визирует. Если он, как положено, понесет расписание лично, то начальник штаба батальона, зная про случившийся разнос, непременно завернет его к комбату, и ротный получит вторично, уже для профилактики. Я же вручу расписание писарю-волейболисту, он верхний правый уголок моего ватмана, до конца его не разворачивая, подсунет начальнику штаба, и тот расчеркнется на нем, не вникая. Ротного я уважаю и стараюсь по возможности беречь. Вот уже два месяца, как я снова в полку, и за все это время мой ротный ни разу не попал на воскресное полковое дежурство.

Думает поди, что просто повезло. Я ему не рассказываю, сколько водки отнес в штаб полка писарям, которые график дежурств составляют. Офицеров в полку много, и без корейца есть кого назначить.

– Ну что за работа собачья, – говорит ротный и смотрит, сколько осталось в бутылке. – Только из хлюпика нормального солдата сделаешь, как его на дембель, все сначала. И так два раза в год. Это неправильно.

– Но так везде, во всех армиях.

– Не во всех, – грозит пальцем ротный. В бундесвере, поясняет он, в основном служат только сержанты, по контракту и долго. Это костяк армии. Профессиональный костяк. В случае войны – общий призыв резервистов. Сержанты – по своим местам, и армия развернута.

– А я-то думал, – говорю, – чего бундесвер такой маленький? Ну, по сравнению с нами.

– Нет, там есть, конечно, штатные укомплектованные части, но в целом система призыва такая... Донесешь?

– Не понял, – удивляюсь. – Что донесу, товарищ старший лейтенант?

– Да все ты понял... Советский офицер расхваливает армию противника.

– Не донесу.

– Я знаю, потому с тобой и говорю. Убери.

– Есть убрать.

Бутылку с недопитой водкой я спрячу не в штатном сейфе канцелярии, как это сделал бы любой неумный писарь, а в угловом шкафу с наглядными пособиями. В сейф и чужие могут заглянуть, а в шкафу на нижней полке никто искать не станет – на колени надо становиться, унизительно для проверяющих. Ротный молча сидит за опустевшим столом, и я понимаю, что ему не хочется домой, а больше идти некуда. И тут мне в голову приходит неожиданная мысль: быть может, зря я берегу корейца от воскресных полковых дежурств? Может, надо бы наоборот?

– Не берите в голову, Валерий Хогыкович. Мудак он, наш майор.

Ротный смотрит на меня самурайским взглядом.

– Запомните, ефрейтор Кротов, – говорит он, поднявшись со стула. – В первый и последний раз вы в моем присутствии позволили себе оскорбительно высказаться в адрес офицера.

Мне положено ответить «Виноват!» и принять стойку смирно, но трудно это сделать на коленях с бутылкой и стаканом в руках. Ротный направляется к двери, я шебуршу в шкафу, освобождая место под заначку. Поднимаюсь и вижу в проеме двери, как ротный, стоя в коридоре, смотрит в сторону дневального и покрепче, двумя руками, насаживает фуражку на свою азиатскую голову. Понимаю, что сейчас произойдет, и мысленно кричу ему: не надо, зачем, это глупость, – но ротный не слышит меня. В гулком пустом коридоре отчетливо звучит его негромкий голос:

– Дневальный? Роте подъем. Тревога.

– Рота, подъем! Тревога! – радостно вопит дневальный и врубает электрический звонок. Дневальному – ночное развлечение, он при своей тумбочке останется. Я тоже могу остаться, даже не спросясь, но меня уже зло разбирает на ротного.

В спальных комнатах казармы топот, шум и рявканье сержантов. Я уже одет по форме, поэтому спокойно запираю канцелярию и в синем сумраке дежурных фонарей иду в раздевалку. Надеваю шинель, опоясываюсь ремнем, и тут влетают наши. Толкотня и мат. В ружпарке тоже толкотня и мат, лязг и стук оружия. Мы длинно строимся по коридору в две шеренги. Сержанты равняют нас криками, бегут на доклад к заместителям командиров взводов, те в очередь топают к ротному. Валька Колесников нагло зевает с подвывом, Николенко машет ему кулаком. Все ждут, скомандует ли ротный «Посыльные к офицерам!».

– Рота! Построение на плацу! Бегом марш!

Дружный выдох: пронесло. Будет нас гонять по территории. Если бы послал за офицерами – мог марш-бросок заделать с полной выкладкой. Уже бывало, даже в воскресенье, и это есть ГСВГ. В Союзе, говорят, такого нет, там стрельба и марш-броски раз в полгода, на инспекторских проверках. А здесь, в Германии, мы стреляем и бегаем каждую неделю. Костерим ГСВГ почем зря, но внутренне собой гордимся. Мы – армия. А там, в Союзе, – чмо.

– Вот надрал его майор, – бормочет мне в затылок Колесников, когда мы, грохоча сапогами, сбегаем по лестнице. – Теперь, гад, выслуживается.

На плацу мы строимся повзводно в отведенном нашей роте месте. Плац бескрайне чернеет, лишь окаймляющие его дорожки в пятнах света от редких фонарей. На дальнем углу плаца видна темная плотная масса, долетают выкрики команд: не только нашу роту гнобят этой ночью.

Ротный командует «направо» и «бегом марш». Наш третий взвод топчется на месте, пока передние два взвода разгоняются. Бежим привычно по «обеденному кругу»: мимо штаба своего батальона, потом казарма химзащиты, дальше – большая коробка полкового клуба, третий батальон, поворот налево, длинный пенал спортзала, офицерская столовая и магазин, снова налево, четвертый батальон, КПП со знаменитым плакатом «Подчиняйтесь во что бы то ни стало», первый батальон и штаб полка, правое плечо вперед, трехэтажная громада корпуса столовой, спортгородок и поворот к нашей казарме, где под фонарем прохаживается низенький ротный в сопровождении нависающего над ним невесть откуда взявшегося старшины Пуцана. Мы пробегаем мимо, дружно топая в ногу, ротный даже не смотрит на нас, зато Пуцан полосует нас взглядом, выискивая непорядки.