В. Строгальщиков - Слой 3

– Я могу снять свою кандидатуру.

– Красиво сказано. Что дальше?

– Это вам поможет.

– Ни черта это нам не поможет, – отмахнулся Кротов. – Ты ведь не у нас голоса уведешь, а у своего дружка Соляника. Так что нам даже выгодно, чтобы ты остался в списке. Извини, дружок, здесь торговли не получится. А ты вообще чего хотел? Чтоб мы тебя с твоей шарашкой не трогали? Так я скажу тебе с предельной откровенностью: не тронем, не тронем, если будешь вести себя правильно.

– В смысле: вам отстегивать чего-то?

– А ты что, родному папе отстегивал?

– Да как вы смеете!

– А ты как смеешь, пацан, лезть ко мне со своими жалкими копейками? Давай, выметайся, пока я в тебе окончательно не разочаровался.

– Вы меня не поняли, – замотал ушастой головой младший Воронцов. – Я совсем в друюм смысле.

– Послушай, Юра, у меня куча дел.

– Я сделаю все, что вы скажете, – тихо и медленно проговорил Воронцов, – если вы мне дадите честное слово, что не станете пачкать отца.

– Тебе же русским языком сказали: вопрос закрыт.

– Я не про Лялину.

– Ах, вот как... А про что?

Кротов увидел, как у парня мелко дрогнул подбородок.

– Я знаю, что он... допускал ошибки. Я вас очень прошу: пощадите его. То есть маму.

– А ты, дружочек, мамой-то не закрывайся, – без жалости вымолвил Кротов. – Ты ведь сам... его ошибка. И ты ведь ездишь на своем «лендкрузере» только потому, что с благословения твоего папы каждый житель этого города платит за банку вшивых огурцов в три раза больше, чем следует. Разве не так?

– Я вас очень прошу, – сказал парень. – Вам мало, как я унижаюсь?

– Тебя никто не заставляет. Давно бы ушел, если клянчить противно.

– Я могу публично выступить в поддержку Слесаренко. Я могу поговорить с Соляником, он нас послушает. Тогда вы точно победите. Вам же этого надо? Зачем вам топить в грязи нашу семью, если можно победить... без этого? Я навел о вас справки: вы совсем не плохой человек, Сергей Витальевич. Вы любите друзей, очень любите сына... Вы не жестокий. А Слесаренко, в принципе, может быть хорошим мэром, если вокруг него объединятся все... лучшие люди, самые влиятельные, авторитетные...

– Ну, вот видишь, – улыбнулся Кротов, – как все просто, ясно и без соплей. Мы не трогаем всех вас, влиятельных и авторитетных, а вы в свою очередь позволите Слесаренко четыре года безбедно побарствовать в мэрском кресле. Не получится.

– Почему?

– Вас слишком много. Вы слишком прожорливы. Вы уже объели город до корней. Если так будет и дальше он просто рухнет.

– Вы знаете, что здесь самое смешное? – спросил нормальным голосом младший Воронцов. – Нет, не смешное, а странное. Или печальное. То, что вы сейчас сказали... То же самое отец говорил перед... – Кротов понял, что парень хотел сказать перед смертью», но подавился словом.

– Был день рождения отца, они много выпили и сильно поругались с Федоровым, так кричали... Я хотел уйти, поздно было, но мама попросила, ну, на всякий случай; мы с женой остались и пошли на кухню мыть посуду вместе с мамой; он выгнал Федорова и пришел к нам на кухню, женщины сразу ушли в комнату, он только как глянет на них – ушли сразу, а он достал еще бутылку, мы выпили там, на кухне, и он сказал почти как вы, только другими словами. Вы мне не верите? Я ничего не придумываю. Он сам понимал, только... У Слесаренко будет то же самое. Вы думаете, папа не хотел разогнать всех этих сволочей?

– Думаю, хотел, – сказал Кротов. – Но не мог. Уже не мог. Правильно?

Молодой Воронцов кивнул и встал из-за стола. Кротов тоже поднялся и протянул ему руку.

– Скажи матери: все будет нормально. Только сами... глупостей не делайте. И пусть Соляник сбавит обороты, уж очень он...

– Хорошо, – сказал парень. – А вы знаете, почему я на «лендкрузере» езжу?

– Почему? – не без интереса спросил Кротов.

– А продать не могу. Спрос упал, никто не берет. Может, вы купите?

– У меня в Тюмени «гранд чероки».

– Ну, это не джип. Так, легковушка с большим клиренсом.

– Понимал бы что!

– Ваш «чероки» – до первой серьезной ямы.

– А на твоем «лэнде» весь зад отобьешь.

– Зато надежен.

– А бензина сколько жрет?

– А что, «чероки» не жрет? И коробка в «чероки» дерьмо...

– Иди, иди, все равно не куплю, – Кротов хмыкнул и плюхнулся в кресло. – И скажи, пусть зайдет Константиновна.

– Вы ее уволите? – спросил парень. – Не надо, она тетка верная.

– Если верная – не уволим. Мы же не звери, в конце-то концов.

– И еще, – сказал парень. – Вы с деньгами, что взяли от Вайнберга, поосторожнее. У них там, в компании, кто-то стучит.

– Какие деньги? – изумился Кротов. – Впервые слышу. А куда стучит?

– Кому-то в Ханты.

– Как узнал?

Воронцов улыбнулся и скрылся за дверью. Кротов весело подумал: «Не дурак...».

Триста тысяч вайнберговских долларов так и лежали в «дипломате», а «дипломат» лежал на днище платяного шкафа, прикрытый одеялом, а шкаф стоял в гостиничном кротовском «люксе», закрытом на простой замок, но Кротов взлома не боялся: случайный вор не сунется, слишком опасно, а неслучайному опаснее вдвойне. И дело было не в охранниках из ведомства Чемагина, дежуривших в холле и на этаже, и не в молчаливой осведомленности полковника Савича: секрет покоя заключался в некоем негласном договоре, нарушение которого грозило неприятностями всем, ибо могло повлечь за собой цепную реакцию ошибок и разоблачений. В этом городе все наблюдали за всеми, что как раз и являлось лучшей гарантией от неожиданностей. И то, что младший Воронцов узнал про доллары, совсем не расстроило Кротова – напротив, он лишний раз убедился, что система работает.

– Где справка по сбору налогов? – спросил он у вошедшей секретарши.

– В папочке «Разное».

Кротов нашел и открыл упомянутую папку, убедился, что справка на месте, пробежал ее быстренько, хмыкнул и повелел секретарше соединить его с главным городским налоговиком Перфильевым.

– Пусть заходит, а как только выйдет, ко мне «ближний круг».

– Слушаю-с, – кивнула секретарша.

– Да, Нина Константиновна, – остановил ее Кротов на придверном развороте. – Хочу вам сказать: вы хороший работник. Спасибо.

Секретарша ссутулилась в подобии поклона, но за очками, Кротов заметил, блеснула тревога.

– Давайте Перфильева. И Лузгина. – «Ну вот, – подумал он, – хотел как лучше, а в итоге тетку напугал». В служебном порядке вещей начальственный окрик есть символ доверия, а ежели стали хвалить – значит, скоро уволят.

– Я выяснил, – сказал Лузгин, подсаживаясь и стреляя сигарету из кротовской пачки. – Расценки вполне божеские.

– Щас, погоди, – сказал Кротов. – Надо Перфильеву жопу надрать. Привет, Семеныч. Ты что вытворяешь? – произнес он, снявши трубку.

– Привет, Витальич, – в тон ему ответил начальник городской налоговой инспекции. – Ты что, не выспался? Голос какой-то... недружеский.