В. Строгальщиков - Слой

— Я передам, или вы сами? — спросил он соседа.

— Обсудим, — тихо сказал Слесаренко и убрал папку в портфель.

Путь до Тюмени в полусонном автобусе давал Кротову необходимую возможность не спеша и старательно обдумать случившееся и назревающее. Слесаренко, убрав бумаги, откинулся в кресле и смежил веки, но сама его пространственная близость мешала Кротову, словно дремлющий думский начальник мог подслушать его нехорошие банкирские мысли. Выручил Винников, вернувшийся из официантского турне по салону. Кротов с извинениями освободил кресло и чуть ли не силой усадил в него слегка озадаченного секретаря.

Дурацкая эстрада в телевизорах сменилась не менее дурацкой американской комедией, которую Кротов уже видел к тому же. Он снова забрался на свободное место сзади у окна, скрестил руки на груди и прикрыл глаза, обозначив для окружающих дремоту как просьбу не беспокоить. Кротову хватало и собственного беспокойства, граничащего с легкой паникой.

Позавчера, во вторник, свозив на кладбище Дмитриевскую родню и вернувшись к себе в офис, он нашел на столе записку от главбухши: «С.В.! Срочно позвоните Ф.!». У банка был собственный оператор на «межгороде», и уже секунд через сорок в трубке раздался голос Филимонова.

— Приветствую вас, Сергей Витальевич! Как обстоят дела?

У одного из крупнейших клиентов банка — объединения «Обьнефтегаз» — образовалась триллионная бюджетная задолженность, следствие повальных неплатежей в нефтяной промышленности, собственных финансовых вольностей и недальновидности инвестиционной политики руководства объединения. Налоговые службы пытались наложить руку на счета объединения, что разъярило нефтяного «генерала», полчаса оравшего матом на Кротова по телефону и требовавшего «решить проблему, твою мать, а как — меня не колышет!». Потом на связь вышел президент банка Филимонов, назвал пару фамилий и телефонных номеров, и Кротов позвонил по ним и передал, что требовалось, и вскоре налоговики отстали, но не насовсем, просто ослабили нажим, а в конце прошлой недели атаковали снова. Кротов как раз и собирался сейчас доложить президенту банка о настырности налоговой полиции и необходимости более высокого ей противодействия, но Филимонов остановил его на полуслове.

— Этим вопросом мы занимаемся. В конце концов, мы всего лишь банк, всего лишь касса. Если Агапов сам себе вырыл долговую яму — пусть сам из нее и вылезает активнее. Короче: половину всего, что будет поступать на агаповские счета, переводи в погашение по долгам. Сначала в федеральный, потом уже в местные бюджеты.

— Не лучше ли наоборот? — осторожно спросил Кротов. — Сначала в местные: я же все-таки в области сижу, в Тюмени.

— Сидеть ты будешь гораздо севернее, — холодным голосом пошутил Филимонов. — Вопрос закрыли. Все агаповские вопли переводи на меня. Теперь о главном.

— Слушаю вас внимательно, — сказал Кротов.

В ближайшее время к тебе заглянет Луньков. Знаешь такого?

— Вы имеете в виду депутата? Этого, из Госдумы?

— Совершенно верно. Выслушай Алексея Бонифатьевича самым старательным образом. Со всем, что он скажет, соглашайся, но ничего конкретного не обещай. Понял меня?

— Нельзя ли немного подробнее?..

— Странный вы человек, Сергей Витальевич, — сказал президент банка, переходя на «вы», что свидетельствовало о первой степени недовольства. — Я сообщил вам все, что считал необходимым и возможным сообщить. Впрочем, могу и добавить: от дружбы не отказывайся. В личном плане. Понял меня? В личном плане. Мужик он общительный, в чем-то даже интересный, хотя и болтлив до занудства. Последнее нам совсем не во вред, Сергей Витальевич, как ты сам полагаешь?..

Депутат Луньков появился в кабинете банкира в тот же день, около пяти часов пополудни, когда Кротов, уже собирался поехать домой, а оттуда на Сашкины поминки. Он уже запер сейф и достал из бара початую бутылку виски, чтобы слегка взбодриться на дорогу, когда дверь вдруг открылась без стука и спроса.

Первой в кабинет влетела восторженно-испуганная секретарша, хлопала глазами и все повторяла: «Сергей Витальевич, к вам… Сергей Витальевич, к вам!..». Следом возник невысокий, снисходительно-властного вида мужчина в светлом костюме. Прошел, улыбаясь, к столу, артистично выкинул раскрытую ладонь.

— Луньков. Весьма рад знакомству. Красиво тут у вас. Хорошо живут тюменские банкиры! — Луньков обернулся к задержавшемуся в дверях спутнику, бородатое лицо которого показалось Кротову знакомым. — Представлять вас, надеюсь, не требуется?

— Тесен мир, Сергей Витальевич, — произнес луньковский спутник, приближаясь к хозяину кабинета. — Я смотрю, вы вкусов не меняете, — добавил он, кивнув на бутылку виски. — Достойно похвалы.

Последняя фраза высветила фонариком дальний закоулок памяти, и Кротов сразу вспомнил, где и как он познакомился с этим человеком.

— Юрий…э… — промямлил Кротов, запнувшись на отчестве, но был остановлен примирительным жестом.

— Не утруждайтесь, Сережа, мы же тогда были с вами на «ты», не так ли?

— Приятно видеть вас снова, Юра, — сказал банкир.

— Я смотрю, вы тоже своих вкусов не меняете. Достойно похвалы!

— Не надо меня пародировать, Сережа, — улыбнулся луньковский спутник. — Одежда, как и глаза, есть зеркало души.

Как и тогда, при первой встрече, загадочный столичный «эксперт» Юрий, лохматый и бородатый, был одет в поношенные джинсы и свитер с низким воротом. В этой одежде он пил с Кротовым виски в гостиничном номере, свободно шлялся по коридорам Дома правительства, валялся на лужайке бывшей бурбулисовской госдачи или восседал в старинном кресле своего шикарного офиса, замаскированного щербатой дверью обычной коммуналки в угловом доме Первого Тверского-Ямского переулка. Кротов вспомнил и его фамилию, и его — до ранней пенсии — профессию, и даже место работы: ГРУ ГШ — Главное разведывательное управление Генштаба (если Юра не врал, конечно), — и прочие приметы и подробности совместно проведенных тех четырех московских дней.

— …Ну вот и ладненько, — сказал депутат. — Угощать будете, или нам свое доставать?

— Милости прошу! — Кротов сделал приглашающий жест к дивану. — Хорошо, что вы меня застали. Филимонов звонил мне, но даже не намекнул, что визит возможен сегодня. У меня тут, понимаете, некие обстоятельства…

— Знаем, сочувствуем, — сказал Луньков, усаживаясь и поддергивая вверх брючины. — Тяжело терять друзей. Предлагаю первым делом помянуть покойного. Если я не ошибаюсь, это его картины?

— Да, это работы Саши Дмитриева, — подтвердил Кротов, с настороженностью фиксируя поразительную депутатскую осведомленность.

— Хороший мастер, — сказал Юра. — Одна беда — его картины не вписываются в интерьер. Я не имею в виду ваш кабинет, Сережа, извините, вообще в любой интерьер. Они слишком… личные, слишком самостоятельные. Не удивлюсь, если узнаю, что при жизни он почти ничего не продал. Я прав?