Джойс Кэри - Радость и страх. Рассказы

Сам Д. был ростом от силы метр шестьдесят пять и лыс как колено. Красивым его тоже нельзя было назвать, скорей наоборот. А когда он приехал к В., где предложение имело место, или же не имело места, у него, несчастного, вдобавок нарыв на носу вскочил. Д. заметил непорядок с носом еще за два дня до визита, но раньше у него не было нарывов, нигде не было, и он уговорил себя, что нос красный и болит перед сильным насморком. Значит, начинается насморк. Тоже радости мало, у В. жена и три дочки; и к тому же еще сестра, весьма шикарная сестра из Мейфэра часто у него гостит. Д. всегда нервничал, когда туда ездил. Не будь он покупателем В., он, пожалуй, и вовсе бы туда не ездил. Но он как бы делал одолжение В., и тот с ним ужасно носился. В. был человек богатый, куда богаче Д., но он очень ценил Д. как покупателя. Он отводил ему лучшую комнату с отдельной ванной, а летом катал на яхте. Моря В. терпеть не мог, но он жил недалеко от пристани и держал там яхту - для покупателей. А в октябре он водил гостей на фазанью охоту. Он не был охотником, но знал, что покупатель ждет, чтоб его пригласили на охоту, даже если сам он стрелять не умеет, а только перед завтраком пойдет с дамами поглядеть на выстрел-другой.

В. всегда приглашал Д. поохотиться, и Д., конечно, на это рассчитывал. Он стрелял хорошо. И охота дает возможность по утрам ходить, а утром он особенно боялся дам. Опыт говорил ему, что они норовят развлекать человека именно утром, тащат на прогулку или показывают сад и конюшни. Днем можно незаметно улизнуть, после чая можно играть на бильярде, вечером - в бридж, но уж утром они вас развлекают. Если, конечно, не сбежать на охоту. Но В. всегда приглашал Д. поохотиться в октябре.

Правда, все равно у В. ему приходилось то и дело сталкиваться с дамами и - хуже того - с девчонками. Миссис В., женщина прелестная, настаивала хоть на одной задушевной беседе. Она говорила о превратностях судьбы, особенно в деле торговли коврами, и о быстротекущем времени. Ведь они уже сто лет знакомы! Она только что вышла замуж, буквально только что, когда Д. в первый раз к ним приехал. Она в жизни этого не забудет. Она тогда так трепетала перед важными приятелями мужа, но как мил оказался Д. Он совершенно ее успокоил.

В действительности она уже лет восемь была замужем, когда Д. в первый раз к ним приехал, и он хуже банкротских списков боялся этих разговоров. Он не знал, что говорить и куда глаза девать, особенно если миссис В. - а у нее была такая привычка - склонялась к нему открытым декольте. И девчонки вдруг застигали его там, где он совершенно расслаблялся - в коровнике или ружейной, и засыпали немыслимыми вопросами. Может, поиграем в бадминтон на току? А видел он смешные надгробные надписи на здешнем кладбище? А ему не вредно есть раков? А музыку после обеда он может слушать, то есть Чайковского именно? Он не знал, что отвечать на все эти вопросы, и вдобавок в них могла быть подковырка. А девчонки в этом возрасте просто несносны. Тут же еще на что-то перескочат. Ну не бадминтон, тогда с собаками побегаем или поедем на местный аукцион. Так интересно!

Но - хуже того - он прекрасно знал, что эти девчонки способны высмеивать покупателей. Он сам застукал их в прошлый раз, всех трех, включая, младшую, с косичками. Он вошел в холл, большой нижний холл, вошел с черного хода, а они были в дальнем конце, у камина, и смотрели на представление Этты, средней, восемнадцатилетней. Этта выпячивала живот, задирала нос, почесывала как бы усы и учила правительство, что ему делать, - с немыслимым акцентом, то ли йоркширским, то ли кокни, - а две другие хохотали. И не только младшая, та в свои пятнадцать лет вечно хохотала, но старшая. Нора, и это в двадцать два и будучи дурнушкой и помощницей матери по дому. Он-то думал, что хоть Нора человек ответственный, и - вот вам, пожалуйста, она высмеивала покупателя. Как только расхохоталась Этта, все три девчонки буквально зашлись чуть не до потери сознания.

Д. стоял в темном уголке под лестницей и не мог понять - то ли его больше поразило предательское поведение Норы, то ли блестящее мимическое искусство, то ли все вместе взятое окончательно его расстроило. Веселость Этты, ее резвое вдохновение были, бесспорно, восхитительны, но все-таки что-то дикое, что-то дерзкое было в каждом ее жесте. Он был человек сознательный и не отрицал, что покупатель тоже может быть довольно неотесанным и самонадеянным. И почему бы не посмеяться, если правда смешно? Может, просто он преждевременно состарился и утратил чувство юмора? В сущности, он совершенный затворник и почти не сталкивается с веселой молодежью.

И все-таки у него отлегло от сердца, когда с парадного хода вошла миссис В., увидела, что происходит, и отчитала девочек достаточно строгим тоном. Д. понял, что был шокирован не зря. Миссис В. тоже определенно сочла неуместной - слегка, но явно неуместной - насмешку над гостем, и не просто гостем, но человеком ответственным, солидным человеком, который явился в дом по делу, по важному делу. Это, конечно, не такое безобразие, как когда туристы пристают к часовому на посту, но нечто в том же духе. Миссис В. была настоящая леди, особа весьма воспитанная, чудесная жена и мать и держала дочерей в руках, но в душу Д. закралось подозрение, что когда-нибудь Этта может высмеять и его. Он почувствовал на себе ее взгляд и вдруг осознал, что ноги - его уязвимое место. Они были не кривые, нет, но в некоторых позах они казались кривыми. И еще как-то, когда он рассуждал с В. о психологии покупателей ковров, Этта обменялась с Норой таким взглядом, что, перехватив его, он даже осекся. Был ужасно неловкий момент. Но миссис В. спасла положение историей о том, как сама она покупала свой первый ковер для гостиной - у Д., как она сказала, - и почему она выбрала розы на зеленом поле. Д. совершенно прав, сказала она, относительно вкусов молодоженов. Она блестяще разрядила атмосферу.

И все-таки Д. спрашивал себя, зачем вообще он таскается к В. Детям он надоел, и самому ему тут не так уж весело. Никто не виноват. Он не в претензии на задушевность миссис В., это ее долг; и на легкомыслие и безответственность девчонок: девчонки все такие. Нечего с них спрашивать серьезного поведения. Чересчур беспечны, чересчур поддаются влиянию минуты, чтоб считаться с какими бы то ни было социальными обязательствами, и - слава богу - они чересчур невинны. Не сознают превратностей цивилизации вообще, а тем более в наше суровое время. Вечно готовы играть с огнем и дразнить гусей. Особенно Этта. Он вспомнил ее ребенком - тощую, маленькую, вечную проказницу, крест семьи, она ужасно громко кричала, вела себя кошмарно. Ее держали от него подальше. Но однажды, девять лет назад, он как раз откланивался, а она пришла со двора до того перепачканная, что даже для нее удивительно. Мать так и ахнула, а она только засмеялась (у нее спереди не хватало двух зубов) и уже повернулась бежать. Мать ее удержала: «Ты бы хоть попрощалась по-человечески с мистером Д.». И тогда Этта обвила ручками его шею и быстро клюнула в подбородок. Так же точно она целовала серого пони и свою собачку, горничную и кукол: Черномордика Первого и Черномордика Второго, - он сам видел - жест выражал целую гамму чувств, от снисходительности до скуки. И еще ей хотелось понять, зачем этим занимаются взрослые.