Джойс Кэри - Радость и страх. Рассказы

Когда какой-то бизнесмен хвастливо заявляет: «Англии национализация не грозит, рабочие этого не допустят», он возражает вполголоса: «Но с другой стороны, во Франции она как будто осуществляется не без успеха. Вы какую именно национализацию имели в виду?» И цель этого вопроса - только заставить фанфарона обдумать свои вздорные слова и понять их смысл, если таковой имеется.

Точно так же он выводит из себя Кит, когда прерывает ее монолог о необходимости срочно провести какую-то политическую кампанию вопросом, что именно означают ее слова «мотив прибыли»; а уж Родуэла никак не может оставить в покое, вечно его поддевает. Однако в споре, который вспыхивает вслед за этим почти всякий раз, как у него собираются студенты, он неизменно терпит поражение.

- Джон, привет, - скажет, бывало, Родуэл. - Как поживает философия? - И Джон улыбнется и промолчит. Но через минуту уже сам цепляется к уверенным рассуждениям Родуэла.

- Это что за проект?

- Я говорил о будущем Брока.

За последние семь лет прогрессивные элементы в Эрсли завоевали много сторонников, и Родуэл, уже четыре года член городского управления, стал одним из их лидеров. Он успел приобрести типичную повадку политического босса, этакую неискреннюю любезность, нечто среднее между апломбом полицейского и хладнокровием актера, некое самодовольство, вполне соответствующее его благодушному лицу и крепкой фигуре, уже начавшей обрастать жирком.

Как председатель жилищной комиссии, Родуэл составил проект упразднения трущоб: снести все дома на пяти улицах и переселить пять тысяч человек в новый пригород, что должно обойтись городу в полмиллиона фунтов.

Самый размах этого плана еще повысил престиж Родуэла. Студенты превозносят его как героя; консерваторы клянут как беспардонного демагога.

- С другой стороны, - говорит Джон, словно поворачивая в руках незнакомый предмет, чтобы разглядеть, из чего он сделан, - я прочел, что в самом Броке состоится митинг протеста.

- Это происки домовладельцев, - говорит одна из последовательниц Родуэла. Две трети окружившей его молодежи - юные энтузиастки.

- Почему вы это терпите? - вопрошает другая. - Пойти да разогнать их.

- Они приняли меры. Пускают только по билетам. Приедет член парламента, либерал.

- Уж конечно, либерал, кто же еще! - кричит студент-медик. - Давайте бросим в окно бомбу с удушливым газом, выкурим их. Поделом им будет. - В его голосе звучит благородное негодование. За его словами не только требование моды - подражать революционерам-террористам, - но и искренний гнев и возмущение. Он действительно верит, что либералы дурные люди и их следует изничтожать. Как почти все студенты в Эрсли, как всякая молодежь, он ненавидит либералов и может привести для этого множество причин. Но истинная причина кроется, вероятно, в том, что либерализм уже сто лет пользовался сочувствием, что родители говорили о нем за завтраком, что это смирная, честная вера, о которой ему, а главное, его друзьям прожужжали уши. Быть либералом - этим никого не удивишь. А поэтому к черту либералов.

Юному медику известно, что Джон преподает в колледже, и он поражен, когда тот отвечает:

- А сами жители Брока одобряют этот проект? Мне говорили, что больше половины их вполне довольны и тем, что имеют.

- Ну, это сложный вопрос. Совсем негодные дома надо бы снести, часть других отремонтировать...

- Типичный либеральный проект, - перебивают его негодующие голоса.

- И на это потребовалось бы пять лет, - улыбается Родуэл.

- А с другой стороны, - говорит Джон, - это было бы правильнее. Так зачем так торопиться?

Кит, лавируя среди гостей с тарелкой пирожных и с падающей на глаза прядью волос, как всегда умученная и ставящая это себе в заслугу, восклицает: - Джон, милый, ты представляешь себе этот хаос - тут залатать, там перестроить? Мы должны сразу сровнять с землей весь квартал, иначе нет и смысла говорить о сколько-нибудь масштабном проекте.

- Да, в этом все дело. - Родуэл, услышав, что его цитируют, заговорил очень серьезным тоном. - Надо планировать весь район в целом, только так можно рассчитывать на успех.

- Не понимаю почему. - И Джон начинает доказывать, что авторов этого плана заботят не интересы людей и даже не красота города, а исключительно желание развить видимость кипучей деятельности. Все это планирование для отвода глаз, очередная сенсация.

- Я же говорю, вы в душе либерал, - посмеивается Родуэл.

И Джон, к собственному удивлению, разражается гневной тирадой. - А если и так? Разве дело в ярлыке? Ярлык не довод, так же как слово «план» или любой ваш лозунг на потребу недоучкам. А нужно вам одно - побольше теребить людей. Все вы, государственные мужи, одинаковы: что угодно, лишь бы показать свою власть.

Родуэл, который никогда не теряет самообладания, улыбается и отделывается банальным ответом, что все правительства бывают вынуждены вмешиваться в частную жизнь. Студенты, по большей части его ученики, смеются, глазеют на Джона либо бросают пренебрежительно: «Старая песня!» Один из них, совсем еще мальчик, свирепо осведомляется, неужели мистер Бонсер не признает пользы планирования? Джон пытается объяснить, что он не против планирования, а только против ненужной регламентации. Но тут же, конечно, увязает в терминах. Публика начинает скучать. Родуэл улыбается. Кто-то ввернул любимое словечко Джона «с другой стороны», и все смеются.

Философ смущен, чувствует, что запутался, и пытается сохранить умный вид. Он произносит:

- Конечно, доискаться до истины порой нелегко. Потом, чтобы скрыть замешательство, придвигает к себе чашку с чаем. Но чай расплескивается на блюдце.

Вдруг он видит: в комнате появилась Табита и энергично пробивается к нему. Она вошла в разгар спора, и в глазах ее неистовство. Как всегда, она в черном, отчего кажется тоненькой, как девочка, но походка подрагивающая, губы шевелятся, а на скулах красные пятна, словно она горит в лихорадке.

- Мама! - Они целуются. - Вот хорошо, что приехала!

- Как ты им позволяешь? - Голос резкий, сердитый. - Они же над тобой смеются. И еще этот противный толстяк...

Джон улыбается. - Планирование, знаешь ли, неплохая вещь. Мне просто хотелось доказать им... А впрочем, ладно. Как твое здоровье?

- Но почему они такие жестокие, всем желают зла? Бедные эти старухи в Броке, теперь их сгонят с насиженного места.

Видя, что Табита привлекла всеобщее внимание, Джон предлагает ей выйти погулять в сквере. Ему и самому вдруг стало здесь невтерпеж. - Пойдем, там прохладнее. - Но отвлечь Табиту не так-то просто. Она гневно озирает собравшихся. - Ни религии, ни доброты, вот в чем горе. Бога забыли, росли как дикари.