Йоханнес Зиммель - И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

В кресле у окна сидит женщина. У женщины светлые, коротко остриженные волосы, голубые глаза, узкое лицо с высокими скулами, большой рот и кожа, которая выглядит как светло-коричневый шелк. Женщине лет 30–35. На ней шорты цвета хаки и такая же рубашка с короткими рукавами. Длинные, стройные ноги. Воротник распахнут, под мышками следы пота. Она смотрит на Мишу, и в ее глазах выражение печали.

— Господи! — Миша так сильно испугался, что не в состоянии пошевелиться. Вот уж страх к ночи!

— Успокойтесь! — говорит женщина по-английски. — Мне уже приходилось видеть голого мужчину.

— Одну минуту, — бормочет Миша, мчится в ванную, обматывает махровое полотенце вокруг бедер и возвращается в гостиную со смущенной улыбкой. — Извините меня, — говорит он.

— Это я должна извиниться. Я пришла без предупреждения, — говорит женщина.

— Как… как вы сюда попали?

— У меня есть магнитная карточка. — У нее красивые зубы, коротко стриженные волосы она носит без пробора.

— Да, конечно, магнитная карточка, но…

— Профессор Берг говорил обо мне, помните? Когда я пришла, вы спали. Вот я и подождала.

— Профессор Берг… Кто вы?

— Я комендант, — говорит молодая женщина с печальными глазами.

— Вы… вы…

— …комендант, — говорит женщина. — Меня зовут Руфь Лазар. Коллеги зовут меня комендантом, они находят это забавным. На самом деле мы команда особого назначения, четыре человека: профессор Израиль Берг, Дов Табор, Хаим Дымшиц и я. Мы знаем друг друга давно, мы друзья. Все, кто имеет дело с Димоной, подчиняются Армии. Зовите меня Руфь!

— Если позволите, Руфь… — Миша потеет как свинья. Набедренное полотенце сползает. Он подтягивает его вверх.

— Сядьте же, наконец, — говорит Руфь. Он садится. — Дов Табор — руководитель службы безопасности атомного центра. Профессор Берг, Хаим Дымшиц и я — физики-ядерщики.

— Вы физик-ядерщик?

— Да, Миша.

Руки Миши вздрагивают, махровое полотенце снова падает, очевидно, испугавшись не меньше, чем его хозяин.

— Вы сказали — Миша?

— Да, сказала. — Серьезный голос и печальные глаза. Смеется ли эта женщина когда-нибудь? Может ли она вообще смеяться? — спрашивает себя Миша, и ему приходят на ум «Детские песни Освенцима», одну из которых он только что слышал. Нет, наверное, эта Руфь Лазар не может смеяться. У Миши на душе становится тоскливо.

— Но почему вы сказали «Миша»?

— Ну, потому, что вас так зовут, — говорит Руфь. — Вас зовут Миша Кафанке. Чтобы сразу все разъяснить: конечно, мы знаем, что вы не профессор Волков.

— Вы… знаете. — И хотя в носу у Миши пересохло, он умудряется сопеть.

— Разумеется. Вы жестян… простите, сантехник и приехали из Германии, из Ротбухена под Берлином. Мне надо рассказывать вам вашу Одиссею?

— Нет… зачем… если вы все обо мне знаете… Откуда вы все обо мне знаете, Руфь?

— Мы, конечно, интересовались вами, с тех пор, как вы прибыли в Багдад. Это довольно сложная операция, Миша.

— Да, но… — Миша запинается.

— Но что? Пейте! При хамсине нужно пить, ничто другое не помогает. Он кончится, все кончается. Через какое-то время. — Она наполняет два стакана, стоящих на столе, минеральной водой из пластиковой бутылки. Бросает в воду кусочки льда из термоса. Они пьют. — Что вы хотели сказать, Миша?

— Но… почему тогда ваши летчики вывезли меня из Ирака, если вы знали, что я не профессор Волков?

— Ах, — говорит Руфь и проводит рукой по своим коротко остриженным светлым волосам, — потому что правительства всех остальных стран региона верят, что вы профессор Волков.

— Ага.

— Вы понимаете?

— Нет, — говорит Миша.

— Я вам объясню, — вздыхает Руфь. — Я все вам объясню, Миша. Но сначала ответьте мне на один вопрос.

— У меня тоже есть вопрос, — говорит Миша.

— Какой?

— У вас… у вас удивительно красивое лицо, но… простите, я не хочу вас задеть… но такие печальные глаза… Я знаю, мои тоже печальные… но ваши много печальнее.

— Что же тут особенного? Я ведь намного старше вас.

— На сколько старше?

— На четыре года, — говорит Руфь. — Но пусть вас не беспокоят мои глаза! Они бывают и веселыми.

— В самом деле? — спрашивает Миша.

— В самом деле, да. Теперь мой вопрос. Вы говорили с профессором Бергом о «Выборе Самсона». Вы знаете, что в Димоне находится наш центр по разработке и производству ядерного оружия. Откуда вы это знаете?

Миша смеется как ребенок.

— Я много кое-чего знаю, — говорит он гордо. Каждая красивая женщина возбуждает его и побуждает демонстрировать свои знания и интеллект. Поэтому Миша говорит без передышки:

— Я знаю о первых проработках в 1964 году и обо всем, что им предшествовало. Что французы участвовали в строительстве, что американцы долгие годы пытались помешать строительству Димоны, а потом смирились. Я знаю о том, что рассказал ваш предатель Мордехай Вануну в октябре 1986 года английской газете «Санди Таймс»… Вы перехватили его, но все уже вышло наружу…

— Ах, ваше знание из этого источника?

— Нет, нет, я знаю гораздо больше! Полеты U-2 американцев… американские секретные операции уже в 1958 году. Тогда ЦРУ послало к вам агентов, они приехали как туристы с фотоаппаратами… у фотоаппаратов были самонаводящиеся объективы, так что надо было только нажать на спуск… И эти туристы сказали, что они хотели бы посетить Негев здесь, на юге… Им было поручено собирать травы и листья, и если бы ваша установка по обогащению урана уже работала, то на траве и листве деревьев в окрестностях Димоны должны были бы остаться следы плутония и других продуктов деления… — Миша смеется, его всегда было легко развеселить, только это так редко кто-либо пытался сделать. — Эти типы пошли в кустарник среди высокой травы и сделали вид, что им надо справить нужду… — Он смущается. — Простите!

Руфь смеется, в самом деле, она может смеяться!

— Что значит ваше извинение, Миша? Именно так все и было. И что?

Теперь Миша в полном восторге от этого коменданта.

— Ну, конечно, они сделали вид, что присели, а сами срывали листья и пучки травы и засовывали их в свои сумки… Есть несколько такого рода идиотских историй…

— Верно, — говорит Руфь. — Но откуда вы их знаете, Миша?

Ну, думает Миша и говорит:

— Видите ли, в общем, я совершенно помешан на книгах. И на музыке тоже. Это для меня как наркотик. У нас в ГДР ведь так много было запрещено! С другой стороны, там были отличные научные библиотеки, и именно в них можно было самостоятельно получить образование. Я всегда интересовался физикой и математикой. С тех пор, как мы воссоединились — простите, Руфь…

— Что я должна простить?

— Ну, о воссоединении. Едва оно произошло, как среди восточных и западных немцев опять появились нацисты и антисемиты, и ненависть к инородцам, — говорит Миша.