Чеслав Милош - Придорожная собачонка

Хотелось бы мне написать историю этих племен, да удерживает мысль, что не было у них никакой истории и что если бы я это сделал, то был бы повинен в предоставлении вымышленной картины их потомкам, жадно хватающимся за любую мифологию.

Мне довелось жить во времена, когда человек стал преклоняться перед лабиринтом собственного разума и это побудило поэтов и художников к бурной деятельности. Сочетание слов либо красок на холсте пришло на смену вопросам, обращенным к небу, земле, морю, звездам и облакам, откуда уже не ждали ответа. Мне бы радоваться, ведь я занимался сочинительством. И я задумался, почему не принимаю этого.

— Ну конечно, — сказал я, — ведь я вырос в провинции, там, где в сельском деревянном костеле молились Божеству с человеческим телом, а вырезанные из липовой древесины Солнце и Месяц состояли в божественной свите. Целиком принадлежа еще тому миру, я простодушно слагал гимны и оды, пользуясь разумом как пером и бумагой, не стараясь воздавать ему особые почести.

«Я перед вами преклоняюсь, и большое вам спасибо за „Притчу о маке“ и „Так мало“ (я их люблю, как своих кошек).

Я все глубже погружался в сон. Не только когда вдруг, по-стариковски, задремывал и явь на мгновение мешалась со сном. Даже когда ехал по улице с широко открытыми глазами — дома, скверы, стены старых храмов сменялись чередой движущихся вневременных картин, неизвестно, то ли виденных раньше, то ли существующих и сейчас.

У страны снов своя география. Сколько бы раз я ни попадал туда, я узнаю те же самые векторы направления, схему дорог в горах, понимаю, куда надо идти, чтобы попасть на нужную улицу. Это не повторяемость одних и тех же деталей — они меняются, — а как бы закодированная пространственная память, хотя откуда, из каких виденных пейзажей она складывается, сказать трудно. По сути, все они существуют одновременно, либо существует их пространственный экстракт.

Сохраняя отчуждение, словно даосский мудрец, и видя бестолковую бойкость молодежи, старый поэт возвращался к своему раннему периоду, когда он уже все понимал, но еще не был подхвачен потоком стремлений и надежд.

Долгая жизнь. Но это достижение медицинской науки. Он знал, что болезнь одолела бы его, если бы не лекарства, которые он аккуратно принимал каждый день. И потому держался подальше от тех, кто насмехается над идеей прогресса.

Сколько воздуха! И политые вчера рододендроны расправили листья. Внизу, за стволами сосен, огромная сияющая чаша — океан.

Я ехал на поезде через мост и одновременно шел пешком по мосту. Логика сна. А вместе с тем не есть А . Дискуссии: Бог один, но в трех лицах. Хлеб и вино в то же время тело Христово.

Мне казалось, я — раненный в живот человек, который бежит, придерживая внутренности, чтобы не вывалились. Правда, я знал, что не один такой. Но разве человек, вынужденный непрерывно думать о своей ране, может говорить разумно?