Натан Дубовицкий - Машинка и Велик или Упрощение Дублина. [gaga saga] (журнальный вариант)

Капитан Арктика опекает ту сторону света, в которой располагается наше богоспасаемое отечество.

Вот уж скоро три вечности будет, как он здесь, колесит по России и окрестностям, с каждым днём понемногу русея, печалясь и улыбаясь печально, предстоя перед Господом и указывая ему на замызганных нас — «се человеки».

Капитан влюблён в Госпожу, но это только игра, чтобы занять как-то время, к которому ангелы непривычны. Ибо там, откуда они, времени почти не бывает; редко когда донесётся оно из нижнего неба, ослабленное расстоянием, выдохшееся, покружит, как усталый дракон, помедлит, остановится и исчезнет, ничего не сокрушив, никого не отняв. Нам, замерзающим ниже нижнего неба в краях, где могучее неодолимое время всегда грозно штормит, такое представить трудно, но это так.

Последователи катарского епископа Никиты утверждают, что ангелы суть мягкие ткани человеческой души. Св. Ибрагим, являясь во сне по большим праздникам некоторому старцу …ской пустыни, учит, что они — свет, которым Бог прикасается к людям. Кроме этих основных есть множество других гипотез, но все сходятся на некоторой неопределённости окончательного суждения. Соглашаются также в том, что ангелы бесполы, бесконечны, бесформенны, но при этом общительны и деятельны и для общения с людьми принимают разные удобные людям обличья.

Госпожа — красавица, умная и властная. У неё волосы пламенного цвета, а глаза ледяного; на носу у неё бледные, почти незаметные веснушки, которые часто снятся капитану вперемешку с утренними звёздами.

Жёлтый медведь по происхождению знатный прусс на русской службе принц Ульрих Конрад Максимилиан Казираги. В XVIII веке служит при дворе кроткой императрицы Елизаветы Петровны предсказателем грядущего, магом и парфюмером. Однажды на каком-то очередном августейшем гулянии под звуки лютневой музыки и деликатный смех благородного шляхетства в целях утешения Ея скучающего Величества сворой остервенелых собак насмерть затравлен редкий белый медведь, доставленный для такого случая из далёкой Гыды. Принц становится невольным свидетелем мучительной агонии прекрасного зверя, хочет вмешаться, остановить идиотскую забаву, спасти терзаемого и погибающего, но не решается (Петровна хлопает в ладоши, хвалит и подбадривает отважных псов…) и потом не может себе простить своего бездействия. Постепенно он внушает себе, что виновен в этом варварстве и наказывает себя, заколдовывает сам себя, превращаясь в тучного и одышливого медведя с условием, что сам уже не сможет снять с себя наложенные чары, что расколдовать его и вернуть ему человеческий облик может только влюблённая в него невинная девушка. Суровое наказание! Конечно, в сказках барышни то и дело влюбляются в медведей, щелкунчиков, чудищ лесных и во что ещё похуже. Но в реальной нашей жизни расколдоваться таким способом совсем не пара пустяков. Хоть мы и видим вокруг чудеса толерантности и сексуальной свободы, но всё-таки девицы, готовые влюбиться в медведей, даже и в наш просвещённый век исключительно трудно отыскиваются. Так что до сей поры Жёлтый подолгу одиноко скитается в тяжёлой медвежьей шкуре по торосам и настам севморпути, проповедуя морякам и корякам идеи ненасилия и неядения мяса. На корабле он навигатор и пророк, первый помощник и советник капитана.

С остальными мореплавателями всё не так сложно. Белый волк, бегущий обычно впереди парусника, хоть и называет себя для солидности оборотнем, на самом деле является самым простым волком по фамилии Волхов. Также и юнга Юнг не более как только юнга.

Конец весны и целое лето ангелы проводят на суше. Они разъезжают под видом целителей и экстрасенсов по России с очень популярным благотворительным шоу. Показывают простодушным провинциалам классические фокусы, проводят сеансы гипноза. Исцеляют некоторых наиболее здоровых больных, предвещают опрятное малобюджетное будущее небольшим нетщеславным людям; принимают жалобы на жизнь. Такие турне позволяют познакомиться с огромными массами российского человечества; лучше знать и понимать, и жалеть простых русских смертных. На осень ангелы разбредаются кто куда, существуют раздельно, растворяясь полностью среди людей, в людях.

А в первых числах января собираются на берегу Печорского моря, поднимаются на стоящий на якоре ледокол Арктик и делятся впечатлениями; и каждый предлагает свой рассказ о человеческом страдании, повествует о поразившем его случае несправедливости или беды и просит, чтобы именно по этому случаю капитан обратился к Богу через монахов на айсберге Арарат. Капитан выслушивает всех и себя самого и принимает решение, за кого молиться на сей раз монахам. После чего корабль снимается с якоря и, круша льды, поднимая искристую снежную пыль, устремляется к Семисолнечному скиту, к полюсу, к Богу…

Госпожа встречает капитана на пороге трапезной каюты. Она протягивает ему свежий апельсиновый сок в стакане из тонкого богемского льда.

— Доброе утро? — спрашивает капитан. Он пьёт сок, хотя, как известно, питьё и еда и рядовым-то ангелам без особой надобности, а уж архангелу тем паче. Но время, время! оно повсюду, хлещет из всех щелей как едкая щёлочь, разъедая бренное тело и вещую душу, и вечность в душе, и тленные вещи в руках. И если не тратить его на работу и отдых, на совещания и диспуты, на приготовление завтраков и ужинов, затем на их поедание и на танцы после них, на рыбалку, твиттер и преферанс; если не сливать его, не отводить из переполненной им жизни куда-нибудь на сторону, на чепуху, на что попало — то, пожалуй, затопит оно мозг, словно бурлящее безумие, и закроет солнце плотной тоской; таково оно, время! Человеку не выжить в нём точно, ангел же здесь, на Земле, вязнет в его длиннотах и избытках и, подобно человеку, стремится избавиться от него.

— Доброе, — говорит Госпожа, — определённо доброе. А как ты? Как на работе?

— Как обычно, ангел мой. Рутина. Льды и люди. Я, кажется, устаю видеть их. Честно говоря, не понимаю, почему я, способный одним взглядом охватить всю вселенную разом, послан в это захолустье таращиться на какого-нибудь засранца из Саранска, чешущего яйца в задумчивости о том, что бы такое замороженное выломать из морозильной камеры, разморозить и сожрать.

— Мой рыцарь, ты раздражён. Будь осторожен. С таких речей начиналось падение Денницы, — Госпожа целует капитана в губы. Капитан улыбается; попугай с его плеча тянется к Госпоже, надеясь тоже получить поцелуй. Он делает скорбное лицо (у этого — непростого — попугая есть лицо), показывая всем своим видом, что он тоже устал от льдов и людей, что столько лет службы не шутка, что он одинок и отважен, и прекрасен, и дважды одинок, и достоин поцелуя. Госпожа, впрочем, не замечает его порыва, она уже у стола, наливает капитану кофе с молоком, кладёт на тарелку горячие булочки с корицей, его любимые. Попугай зевает, хлопает крыльями, как бы говоря, что не очень-то и надо. Сличенки, не смеющие приближаться к архангелу, кланяются из дальнего угла трапезной, где завтракают на цыганский манер — едят крепчайший варёный азербайджанский чай и курят сигареты Партагас.