Мелвин Брэгг - Земля обетованная

Он еще никогда не был у нее. Она ревниво оберегала свое новое обиталище — даже Дугласа не поощряли задерживаться там дольше, чем нужно. Ей хотелось общества Дугласа, временами просто нестерпимо, в таких случаях она начинала кружить по комнате, поглядывая на молчащий телефон, как зверь, который чует дичь, подавляя желание позвонить ему, стараясь заглушить боль, возникавшую каждый раз, когда он долго не звонил. Но в квартире — это она решила твердо, и опять-таки решение пришло к ней «готовым», продиктованное интуицией, а не выработанное разумом, — в этой квартире не будет жить ни один мужчина, вообще никто, кроме нее и Джона. Не спрашивая и не получая никаких объяснений, Майк все прекрасно понимал, понял он и то, во что может вылиться приглашение, полученное им.

Полки были повешены быстро и хорошо. Майк был мастер на все руки, и незамысловатая работа, вроде этой, обычно доставляла ему истинное удовольствие; он вообще мог взяться за что угодно, включая приготовление самых сложных блюд, — это было известно Мэри еще с тех времен, когда им с Дугласом случалось иногда у него ужинать.

До чего же приятно было снова видеть в доме мужчину. Двух мнений на этот счет быть не могло. Одиночество и свобода еще не все.

Она приготовила чай и подала его в гостиной. Одной из привлекательных особенностей ее квартирки был настоящий маленький камин, и, хотя на дворе, согласно календарю, стояла поздняя весна, погода была достаточно прохладна для того, чтобы горящий уголь радовал глаз.

У Майка был вид человека, довольного собой, и выглядел он спокойней, чем обычно. Не так уж трудно было бы влюбиться в него, подумала она. Умное лицо и волевое, а в обращении мягок, однако в себе уверен. Вот таким, именно таким хотела бы она видеть Дугласа. Да и Майк — это было ясно и без слов — был вполне способен увлечься ею. Они попивали чай, осторожно, как коньяк, задумчиво потягивали его.

— Шкафик в холле тоже требует починки, — сказал он, — и окно над раковиной надо бы посмотреть. Я хотел открыть его, чтобы проветрить, а его заедает.

—. Да, я заметила.

— Если не исправить сразу, потом намучитесь.

— Это во всем так.

— Да.

Майк помолчал, затем решил вернуться к началу разговора.

— Так вот, я мог бы починить их, если вы хотите.

— Я поняла.

У нее перехватило дыхание и пересохло в горле — она не испытывала ничего подобного уже много лет, с тех пор, как Дуглас влюбился в нее и признался ей в этом. И вот опять. Она нравилась мужчинам и не раз за эти годы получала двусмысленные предложения под вечер в учительской, в конце недели, накануне школьных каникул. Но подобные предложения ни разу не встречали у нее отклика. Ни разу. Ее верность мужу была непоколебима. Даже приятные дружеские отношения с некоторыми знакомыми мужчинами — единственное, что спасало ее от утраты рассудка во время оскорбительных загулов Дугласа, — всегда оставались чисто платоническими. А теперь вот по какой-то причине — то ли потому, что дремали ее защитные силы, то ли потому, что в эмоциональном отношении она совершенно изменилась, а может, потому, что в ней говорило желание отомстить или она просто искала сочувствия, необходимого иногда для того, чтобы выжить, — как бы то ни было, сердце ее на миг замерло, поняв таинственным образом, что настала минута, ухватить которую не представляет труда: нужен только кивок, едва заметный кивок, и все.

Мэри глотнула, чтобы ослабить спазм, перехвативший горло.

— Мне кажется… — прошептала она, не в силах говорить громче. — Мне кажется, будет лучше, если вы больше не будете приходить сюда.

Майк позволил скрытому смыслу этих слов проникнуть в свое сознание и с усилием подавил вскипевший в душе порыв — протестовать, спорить, убеждать, отстаивать свои интересы: попытаться добиться приза, обладать которым — как он только теперь по-настоящему понял — ему страстно хотелось. Именно в эту минуту он осознал, как сильно любит ее. Кроме того, он увидел, что перед ним женщина, сражающаяся за жизнь, которую она еще не могла как следует понять или представить, но сражаясь за которую твердо решила обойтись собственными силами. Преодолеть ее сопротивление было, наверное, возможно. Возможно даже было бы подчинить ее своей воле и заставить поступить так, как хотелось ему; в такие минуты благожелательную тиранию вполне можно воспринять как блаженное избавление. Но Майк по достоинству оценивал усилия, которые она вкладывала в свою борьбу. И — если такое возможно — еще больше любил ее за это. Понимал он и то, как тяжело ей, как легко она могла бы сдаться и как важно для нее — а почему, не сумел бы объяснить ни один из них, — не сразу сдаться ему. И уж тут-то он мог ей помочь.

Он допил свой чай.

— Я могу починить этот шкафик сейчас за десять минут, — сказал он и вышел в холл.

Голова у Мэри упала на грудь, как у марионетки, у которой перерезали вдруг основную нить. Майк был по-настоящему хороший человек. Может, и она сумеет полюбить его.

Она пережила большое потрясение, думал Майк, отвинчивая дверцы шкафика. Ему казалось, что теперь он понял ее до конца. Он видел женщину, смелую, чистую сердцем, упрямую и надежную — прекрасную союзницу Дугласа, готовую помочь, даже если для этого нужно пожертвовать собой. Но теперь, совершив жертвоприношение, она тяжело переносила последствия. Восприняла их серьезно. В соседней комнате, в двух шагах от него, находилась женщина, которую он любил, которую всегда будет любить, которую мог бы лелеять до конца своих дней; оба они — в этом он был уверен — расцвели бы от этой любви. С любой стороны это было бы хорошо. Но, поскольку она прошептала «нет», он не сделает ни шага.

Они были у Хильды. До чего уютно, думал Дуглас, простодушно чувствовавший себя здесь как дома. Небольшие размеры квартиры, старательно подобранная библиотечка, состоявшая главным образом из дешевых изданий хороших книг, а также груда неоднократно игравшихся пластинок с записями классической музыки — все вызывало у него нежное и покровительственное чувство к хозяйке. Все здесь указывало на ее независимость, на достаточно высокий уровень интеллектуальных запросов и умственного развития, что никак нельзя было отнести за счет школьного образования, поскольку школа в эту область издавна не вторгалась. Дуглас слегка идеализировал жизненные успехи Хильды, особенно когда находился у нее в квартире — безоговорочном творении ее рук. Она полностью отвечала его требованиям. Словно была задумана и создана им самим: упор на комфорт и опрятность, на книги и пластинки; пара небольших картин маслом, несколько гравюр и эстампов и внезапные всплески — как игра тропических рыбок в запущенных английских прудах — каких-то золоченых пустячков, указывающих на причудливость воображения и неистощимую изобретательность.