Герман Садулаев - Иван Ауслендер: роман на пальмовых листьях

Если я выберусь отсюда, если я выживу, то дам обет: никогда без особой на то нужды не выезжать из России. И даже более: не покидать пределов Петербурга. Зачем уезжать? У нас в Петербурге есть всё. Музеи? У нас есть музеи. Нет человека, который посетил все музеи Петербурга. Чтобы изучить все экспозиции в одном только Эрмитаже, понадобятся недели, месяцы, может, годы. А есть ещё Русский музей. Есть музей современного искусства «Эрарта». Библиотеки? У нас есть библиотеки с богатейшими фондами, начиная с «Маяковки» и далее. Театры? У нас есть театры. Филармония? Есть. И концертные залы – от камерных площадок до клубов и стадионов. Хочется посмотреть на экваториальные растения? В Ботанический сад! Соскучился по диким животным? Петербургский зоопарк – вот выход! В Петербурге всё есть. Нет пока только слонов. Но и слоны будут. У нас есть море. Оно холодное. Но и Женевское озеро тоже холодное, особенно зимой. С тёплой водой у нас есть аквапарки, не лучше и не хуже всех прочих аквапарков в разных других местах. Тебе нужны термальные ванны, минеральные ванны? Напусти в ванну тёплой воды и раствори несколько пакетов лечебной соли, соли Мёртвого моря или любой другой – всё продаётся в аптеках. У нас есть спа. Грязи есть, везут из Крыма. Хочешь йоги? У нас есть школы йоги, на любой вкус. Хочешь изучать санскрит или даже преподавать? Создай свою школу. В Петербурге ты найдёшь двух или трёх соратников для любого самого безнадёжного предприятия. Ты можешь изучать иврит и китайский, и никуда ехать не надо. А если вдруг захотел духовности? Петербург – столица духовности! В Петербурге есть храмы, церкви, синагоги, мечети, буддийский дацан, и ведийский мандир Кришны тоже есть прямо под Петербургом, в Лахте, на берегу моря. Не надо никуда уезжать.

Дорогой друг! Если ты сейчас читаешь эти строки, значит, как-то они попали к тебе. Жив я или мёртв, не знаю, но заклинаю тебя: послушай! Я лежу раздавленный, больной, испуганный, одинокий, один в пустой кровати, один в пустом номере, в пустом отеле, в зимней унылой деревне Эвиан-ле-Бен, что на берегу Женевского озера, в предгорьях Французских Альп. Послушай меня! Никогда не покидай Петербурга. Не совершай ошибку. Не думай, что где-то ты сможешь найти то, чего не смог найти в Петербурге. Не найдёшь, нигде не найдёшь, но потеряешь всё, что у тебя есть. Ведь если ты не нашёл чего-то в Петербурге, то, значит, скорее всего, этого вообще нигде нет. Не существует. Предположим, ты искал чистое счастье и бескорыстную большую любовь. Допустим, у тебя не получилось в Петербурге. Не думай, что ты найдёшь то, что тебе нужно, в Париже или в Женеве. Ты не нашёл то, что искал. Может быть, потому, что этого вообще нигде нет. Всё твоё – только там, в Петербурге. И если ты ищешь мудрости – мудрость в центре твоей настоящей жизни, а не в фантомных путешествиях по краю реальности, в чужих краях . Никогда не покидай Петербурга.

Если я вернусь в Петербург – даст Бог, я вернусь в Петербург, – когда я вернусь в Петербург, я буду плакать от счастья. Я поцелую асфальт аэродрома в своём милом, родном, любимом Пулково. Я буду готов обнять каждого человека, любого первого встречного, который живёт в Петербурге, даже если это окажется таджикский мигрант. По крайней мере, мысленно.

15 января. Спал плохо. Мучила лихорадка. Забылся только под утро. И приснился сон. Сюжет разворачивался у нас дома. Сначала телеведущий Соловьёв танцевал у пилона. Сорвал тюлевую занавеску и убежал. Я спросил у Вики: он что, за тобой ухаживает? Она ответила: нет. Я подумал: тогда зачем он вы…ся. Потом мы смотрели телевизор. Папа стоял в рабочей одежде в коридоре и упаковывал мусор. По телевизору певец Кикабидзе пел про русского лётчика, который, как говорили герои песни, грузинские и армянские сослуживцы, хуже водит самолёт, хуже стреляет и так далее. По смыслу предчувствовалось, что в конце песни русский лётчик погибнет и всем станет его не хватать. Но песню мы не слушали. Между нами была напряжённая обстановка. Вдруг одновременно зазвонили оба наши телефона: мой и Виктории. Мы схватились за трубки. У Виктории на дисплее было написано, что ей звоню я. У меня – что мне звонит Виктория. Но мы никому не звонили. Стало тревожно. Я сказал: пойду-ка я запру двери. И пошёл запирать двери. Идя мимо кухни, увидел на кухне Викторию. Это была Виктория, только на ней был фиолетовый свитер, которого не было на Виктории – на той, которую я оставил в комнате. Я взял фиолетовую Викторию в охапку и понёс. Она была вялой, как вялы ожившие мертвецы, и не сопротивлялась. Я принёс фиолетовую Викторию в комнату, поставил её перед Викторией и спросил: кто это? Виктория стала плакать. Кажется, Виктория сказала что-то вроде «девочка моя!», но не отвечая мне, а обращаясь к фиолетовой Виктории. Тогда обе Виктории стали таять, как снегурочки, от слёз, и я проснулся в своей кровати. Слабость, кружится голова, подташнивает.

О чём был этот сон? Где-то недалеко практиковали основатели психоанализа. Что бы они сказали? Да какая разница. Я очень много думаю о жене, это понятно. И у нас с ней не всё хорошо. Бежал от неё, уехал в Европу. И ничего не срослось. Поездка на курорт обернулась кошмаром.

Сегодня солнечно, но прохладно. Временами дует ветер. Небо утром было синим, чистым, белые облака теснились только по кайме горизонта. Сейчас, после полудня, облаков стало больше. Сижу на террасе, утеплив, как смог, сиденье пластикового кресла. Солнце греет правый висок. Вижу горы. Горы – это красиво.

Европа прекрасна. Но Европа не для нас прекрасна. Мы должны были сначала узнать и полюбить свою родину. Только тогда нам откроется Европа. Зачем приезжать в Альпы, если никогда не был на Алтае? Зачем смотреть в тёмно-зелёный глаз Женевского озера тому, кто никогда не видел Байкала? Женевское озеро обиженно отворачивается, мороком скрывая свою потаённую суть.

Тяжело писать. Тяжело сидеть, стоять и лежать. Во всём теле – слабость и неустроенность. С ужасом ожидаю возвращения ночной лихорадки. Достанет ли сил добраться до аэропорта?

Сегодня было так. Записав сон, я ещё полежал. Потом встал. Не чувствовал себя в силах принимать душ. Ночной пот весь на мне высох от жара, бельё было сухим и ломким. Не стал ни мыться, ни переодеваться. Пил воду, простую кипячёную воду. Оделся и пошёл на прогулку. В соседний корпус приехали китайцы. Хорошо. Где китайцы – там жизнь. Добрёл до вокзала, купил билеты. Около 5 утра я должен сесть на поезд здесь, на вокзале в Эвиане. Две пересадки. И около 8 утра я буду в аэропорту. Лишь бы хватило сил.

Птички поют. Могло бы быть хорошо. Идиллия. Но мы не можем спланировать своё счастье. Радости и печали не в нашей власти. Мы можем спланировать свои поступки. Но счастье или даже простое удовольствие невозможно спланировать. Оно либо приходит, либо нет. Например, я мог спланировать свой визит в Эвиан. Поехать или нет в Эвиан – это зависело от меня. Я мог не ехать в Эвиан, я мог чуть задержаться в Париже и полететь обратно теми же «Турецкими авиалиниями» с остановкой в Стамбуле. Тогда я снова поехал бы на площадь Sultanahmet – больше там ехать некуда. И попал бы под террористический акт. Вряд ли меня убили бы. Ведь я пока не умер и здесь, в Эвиане. Меня бы ранило. То, что я буду лежать и страдать, было предопределено. Но я мог выбирать: страдать от ран в Стамбуле или от лихорадки в Эвиане.