Сара Уинман - Дивная книга истин

Это была обычная рыбацкая таверна, расположенная прямо в порту: от причалов ее отделял только пролет каменной лестницы. Изначально таверна носила имя второй жены Генриха Восьмого, но через несколько веков она была переименована в память о рыбацком судне, загадочно исчезнувшем во время небывалого по густоте и продолжительности тумана.

Пианино у боковой стены отдыхало после предыдущей ночи, каковая прошла весьма бурно, судя по количеству окурков в забытой на его крышке пепельнице. Камин в глубине зала озарялся слабо тлеющими углями и почти не грел. На полу среди опилок попадались ошметки водорослей, занесенные сапогами клиентов. Стены были увешаны фотографиями людей и кораблей, давно покинувших этот мир, а также несколькими снимками рекордных уловов сардин, когда ящики с рыбой громоздились по всему периметру гавани, насколько хватало глаз. На полках позади барной стойки шеренгами выстроились бутылки рома и виски, бочонки эля и большие оловянные кружки для завзятых бражников, сточивших своими губами края сосудов до остроты ножа. Имелся здесь и корабельный колокол, которым подавали сигнал к последним заказам перед закрытием. Дымились трубки, и в мутном теплом воздухе приглушенно звучали голоса. Разговоры вертелись вокруг женщин и рыбалки, хотя Дивния еще помнила времена, когда данные темы считались несовместимыми, как собаки и желуди [35].

Это был последний паб, который Дивния посещала вместе с Газетным Джеком, и сейчас она озиралась в поисках старых знакомых лиц, которые помогли бы ей оживить воспоминания. Но все старые лица на поверку оказывались молодыми, скрывавшимися за низко надвинутыми кепи и за неухоженными, косматыми бородами. Она представила, какой веселый денек выдался бы у старины Криспа, здешнего брадобрея, заявись к нему на прием вся эта братия. Помнится, каждое воскресенье его твердая рука и проворная бритва наводняли городок гладколицыми, свеженькими красавцами, так что у женщин разбегались глаза и они были готовы накинуться на каждого такого кавалера, как чайки накидываются на рыбные потроха после разделки.

Они втроем заняли столик у окна, выходящего на реку, и чокнулись пинтовыми бокалами в тот самый момент, когда лунный диск, принимая вахту, чокался со сдающим вахту солнцем. Дрейк пил маленькими глотками, наслаждаясь вкусом доброго эля. Он закурил сигарету и посмотрел в окно – на геометрические узоры сетей, развешенных для просушки вдоль парапета набережной. Подернутую рябью акваторию порта бороздили катера и лодки, разноцветные корпуса которых на позолоченной солнцем воде смотрелись изумительно. Он подумал, что Мисси была бы в восторге от этого зрелища, и тут же поразился ходу своих мыслей. Может, в этом и проявлялось «движение вперед», о котором упоминала Дивния? Ты идешь дальше, но они всегда остаются с тобой, говорила она. Мы ничего не оставляем позади, и наше прошлое следует за нами, хотим мы того или нет. То есть Мисси продолжала следовать за ним по жизни? Возможно ли это?

О чем задумался? – спросила Дивния.

Да так, вспомнил кое-кого, пробормотал он.

Секундная заминка, с которой он произнес «кое-кого», убедила Миру в том, что речь идет о женщине.

Кого-то очень важного для тебя? – решилась спросить она.

Да, хотя сама она об этом не догадывалась, сказал Дрейк.

Его сердце и впрямь окружено стеной, подумала Мира. А может, мне следует подхватить юбку и перелезть через эту стену? Хотя препятствия такого рода, как и мужчины вроде Дрейка, не для моих туфель: фасоном не вышли.

Она была твоей возлюбленной? – спросила она как бы между прочим.

Дивния посмотрела на Дрейка, потом перевела взгляд на Миру. Ни одна мелочь не ускользала от проницательной старухи.

Нет, сказал он. Вряд ли ее можно так назвать. Мне трудно дать ей какое-то определение, но истина в том, что я двигался вперед по этой жизни только благодаря ей.

Она была твоим горизонтом, сказала Дивния.

Моим горизонтом?

Да, я так думаю.

По-моему, это прекрасно, сказала Мира. Хотела бы я однажды стать для кого-нибудь горизонтом.

Тоже мне, нашла о чем мечтать, проворчала Дивния. Горизонты недосягаемы. К ним невозможно прикоснуться. Это всего лишь иллюзия, пустое место.

Ох! – только и промолвила Мира, а потом подняла свой бокал и не отрывалась от него, пока не допила до дна.

Теперь я уже никогда не смогу смотреть на горизонт так, как смотрела прежде, промолвила она, смахнув с губ пивную пену, и направилась к бару за добавкой.

Я пекарша, я булочница, и вся моя жизнь – это хлеб, говорила она себе в попытке унять ноющую боль в сердце.

Она заказала еще три бокала – на всю компанию, – а когда бармен повернулся к бочонку с элем, достала из своей сумки батон стандартных размеров и формы. Поместив его на стойку бара, она прикрепила сверху, наподобие плавника, продолговатую карточку, на которой с одной стороны было написано: «Съешь меня!», а с другой: «Джентли и Мира, Старая Пекарня, Сент-Офер». Вот так было положено начало ее новому предприятию. В таких случаях достаточно заинтриговать людей и дать им подсказку, где тебя можно найти.

Стопка рома вдогонку к пиву сделали свое дело, и Дивнию потянуло на разговоры.

Видите кучерявого парня на скамейке снаружи? – сказала она. Раньше на том самом месте частенько сиживал Старый Канди. Он умел вычислять время дня по пальцам, держа их между солнцем и горизонтом, вот так. Ни дать ни взять – ходячий хронометр. А над головой Канди всегда кружила его личная чайка, через которую он держал связь с морем и сушей. Эта чайка приносила ему новости и всякие послания, иногда даже во сне.

Дивния набила трубку черным табачным жгутом и, раскурив ее, вновь ощутила ядреный дух того времени вкупе с пропитавшим кожу рыбным запахом и болью в мышцах после трудового дня, когда она без жалоб и стонов, наравне с мужчинами, поднимала на борт крабовые ловушки. Впрочем, все это не имело смысла: ни то, какой она была тогда, ни то, какой стала сейчас. Просто. Не. Имело. Смысла.

У тебя тоже была своя чайка? – спросила Мира.

Нет. С чайкой хлопот не оберешься. Но Канди всем рассказывал, что у меня есть свой букка, которого я держу в бутылке.

Что еще за букка? – спросил Дрейк.

Морской дух, сказала Дивния. Злой и своенравный.

А почему Канди так говорил?

Потому что в ту пору женщинам не дозволялось рыбачить.

Нелепые предрассудки, сказала Мира.

Разумеется. Но старые времена были верны своим предрассудкам. Тогда считалось, что женщины приносят неудачу на рыбалке. Более того, некоторые рыбаки боялись даже случайной встречи с какой-нибудь женщиной перед выходом в море и поэтому добирались до гавани не по улице, а кружным путем через скалы. И никто из них не сомневался в существовании морских духов. Все они верили, что для удачного лова и благополучного возвращения домой очень важно заручиться поддержкой какого-нибудь букки, потому что эти букки повелевали морской стихией. И ветрами, и волнами. Букки были могущественными, но очень капризными и вздорными. Они любили тишину, и поэтому в море мы никогда не насвистывали и не пели. Это было обычным делом для матросов на торговых судах, но только не для наших рыбаков.