Олег Рой - Белый квадрат. Лепесток сакуры

Какая-то лубочная складывалась картинка. Даже когда меркуловцы разгромили большевистское подполье на Дальнем Востоке, агент Вася Ощепков остался цел и невредим… Думая над причинами такого везения, Виктор Афанасьевич рассеянно перебирал скудные материалы дела.

Многие материалы, которым он вчера не придал значения, сегодня привлекли его внимание. Среди них было три газетных вырезки. Одна – из японской газеты «Ниппон». Едва заметив знакомый шрифт, Виктор Афанасьевич испытал уже напрочь забытую ненависть: как заметил как-то ротмистр Шейченко, бывший некогда попутчиком Спиридонова на этом пути, только в другом направлении, вид газеты «Ниппон» у ветеранов Русско-японской вызывает единственное, но стойкое желание: подтереться ею. Действительно, столько гадостей о русских и о России, сколько писало это уважаемое издание, не позволяла себе даже знаменитая англичанка, третий век не перестающая гадить.

По-японски Спиридонов читал с грехом пополам, а говорить так толком и не начал. Тем не менее статья была написана простым, нарочито грубым языком, понятным всякому умеющему худо-бедно различать иероглифы. Иллюстрирована она была топорной работы рисунком двух дзюудоку – один, принимающий у другого черный пояс, был похож на Ощепкова примерно как Спиридонов на князя Потемкина-Таврического. Тем не менее подразумевался именно он.

Статья была ожидаемо пасквильная, но на фоне типичной ниппоновской сивомеринщины казалась даже доброжелательной. Автор сообщал читателям, что четвертым европейцем, получившим седан [40] Седан, или первый мастерский дан по системе Кодокан-дзюдо, – начальная мастерская степень в дзюдо в школе Кодокан. , стал «русский медведь» Васири Ощепково, и сетовал, что бака-гайцзына не задушили поясом во время предшествующих финалу испытаний. Виктор Афанасьевич рассеянно потер кадык, представив почему-то, что подобную операцию проделывает с ним Фудзиюки. М-да…

Фудзиюки говорил Спиридонову, что обучение у Дзигоро Кано намного суровее того, что практикует он. Вспоминая не сходящие с его тела синяки и сильные, выбивающие дух удары о татами, Виктор Афанасьевич с трудом представлял себе, что такое возможно. Впоследствии он много слышал о Кодокане, и практически все, кто был мало-мальски знаком с этой школой, подтверждали мнение доктора. Итак, Василий Ощепков прошел сквозь этот ад, получив при том первый дан. А потом, в семнадцатом, вернулся и получил второй. Удивительно, если не сказать больше. Странно, что Спиридонов никогда о нем раньше не слышал: этот человек был феноменален.

Впрочем, его феноменальность, образно говоря, капала с каждого листочка его дела, и это Спиридонова настораживало. Как будто Ощепков был не сыном каторжницы, а сыном Фетиды [41] Неуязвимый Ахилл. . Это раздражало Спиридонова. Оторвавшись от чтения, он отвернулся к окну, где редеющая тайга давно сменилась открытыми пространствами Западно-Сибирской равнины, и пробормотал вслух:

– В этом мотиве есть какая-то фальшь…

Сам с собой он говорил крайне редко, в моменты очень сильного интеллектуального напряжения, вот как сейчас. По бумагам Ощепков был безупречен, словно в детстве его прохиндею-папаше и мамочке-каторжанке в колыбельку подкинули ангела. В существовании ангелов Виктор Афанасьевич сомневался, однако пословицу про яблочко с яблоней не отвергал. Сам он был плоть от плоти своих родителей; его характер был частью им от них унаследован, частью сформирован их воспитанием. Во всяком случае, он, их сын, так полагал. А какое воспитание могли дать Васе его родители? Про наследственность так и вовсе следует умолчать. Виктор Афанасьевич не был склонен, как его коллеги, огульно охаивать царский режим и прекрасно помнил, какой была судебная система самодержавной России. Шестьдесят плетей женщине в те годы просто так не давали.

Он отложил дело в папку и закурил. Жизненный опыт научил его никогда не выносить скоропалительных суждений, в особенности – о людях. По его глубокому убеждению, сначала надо разобраться в возможных причинах возникшей у тебя неприязни и лишь потом, исключив какие бы то ни было собственные предположения и мотивы, делать окончательные выводы.

Какие в данном случае у Виктора Афанасьевича могли быть личные поводы для подозрений? Банальная зависть – это первое, что приходило в голову. Он снова подумал, что у Ощепкова все получалось легко и просто. В его жизни, кроме болезни жены (тут Виктор Афанасьевич поставил галочку в своем блокнотике – что-то в этой истории его задевало), – так вот, кроме того, что жену постигла болезнь, все у Ощепкова шло очень гладко, слишком уж гладко, жизнь его скользила, как броненосец по насаленному стапелю или санки с хорошо укатанной горки. Не такое время, чтобы все было так радостно и бравурно. Прибавим сюда второй дан. Из русских его обладателем был только Ощепков (хотя и Фудзиюки имел высший дан дзюудзюцу – но Фудзиюки японец, не русский).

Итак, мог ли он, Спиридонов, завидовать Васе Ощепкову? Чтобы это понять, надо было попытаться представить себе, что ты сам стал объектом собственной зависти. То есть что это у тебя все получается так же легко и просто, все дается тебе, включая вожделенный для всякого дзюудоку высший дан. А вместо этого ты лишаешься своего прошлого. И Виктор Спиридонов это себе представил.

Не было батюшки и матушки, не было гимназии и батальона, пехотного училища, Сашки Егорова, Порт-Артура, ночных рейдов, ранения, плена, учебы у Фудзиюки, любви Акэбоно, возвращения и…

Он вздрогнул, едва удерживаясь на краю, но понимая, что вот-вот все-таки свалится в разверстую бездну воспоминаний. Зато он нашел ответ, точнее, аж два.

Не завидует он Ощепкову, не завидует. Потому что ни за что бы не променял свое прошлое на ощепковское. Даже если бы в этом прошлом не было темных моментов вроде незаконнорожденности, рождения на Сахалине, ранней смерти родителей, будь Ощепков счастливейшим из всех смертных. Не хотел он себе какой-то иной судьбы. Не нужно ему было ничего чужого, а значит – не завидовал он Васе Ощепкову с его вторым даном.

Но это уже не имело значения. Внезапно Спиридонов с особенной ясностью понял, что же все это время так раздражало его в Ощепкове. Занозой оказалось невнятное обстоятельство под названием «женитьба в Харбине». Он мог понять человека, который внезапно влюбляется и с головой бросается в омут чувств. В отличие от многочисленных скептиков, он не сомневался, что любовь с первого взгляда бывает; в отличие от не менее многочисленных романтиков, он не верил в любовь с первого взгляда, а именно знал, что она есть.

И кто, как не он, мог понять внезапную вспышку страсти Ощепкова… Если бы не одно «но» – на момент знакомства со своей нынешней женой Ощепков уже был женат первым браком. Об этом не было известно почти ничего, кроме того, что Ощепкову пришлось задержаться в Харбине, ожидая разрешения на развод.