Андрей Цунский - Горячая вода, миллион кубометров

Слушай, если прочитаешь ты это, и случай этот вспомнишь, и меня узнаешь, – извини, что на «ты», ты был тогда постарше меня – ты меня найди. У меня теперь столько Гершвина, что такой коллекции ты и в фонотеке консы, может, не найдешь. Даже точно не найдешь… Если тебе, конечно, еще нужно. Ну да ничего – просто так найди. Кофейку попьем. Чтобы без ошибок, скажешь мне, где лежал альбом. Ты не забыл, я точно знаю. А я тебе дам отзыв. Судя по тому, как ты на этот отзыв смотрел, какими глазами, я тоже не ошибусь…

Эстери… Я ее иногда встречаю в городе. Тогда я мучился ревностью – у нее появился поклонник, и он, похоже, преуспел. А мне бороться с ним было трудновато. В двенадцать-то лет…

Эстери…

После смерти бабушки мы с мамой ездили в Астрахань к тетке – к Иринке. По дороге была пересадка в Москве, и я потребовал, чтобы меня отвели в Мавзолей. Отстояв длинную очередь, я посмотрел на то, что там, в Мавзолее, лежит, и мужчина с повязкой «распорядитель» на рукаве спросил меня с нарочитой торжественностью: «Ну как, запомнишь этот день?» Я ответил совершенно искренне и прямо: «Конечно! Не каждый день видишь чучело Ленина!»

Повисла тишина… Всем стало страшно. Вдруг кто-то крикнул: «Товарищи, это ребенок! Ребенок сказал!» От Мавзолея наш кусок очереди разлетелся со скоростью осколочной гранаты. Но это, что называется, не по делу возникшая ретроспекция. Так. Провокация памяти. Глава о другом.

Футбол во дворе как-то не задался – дождичек пошел, и вдруг родители закричали, что надо занимать очередь в ЖЭК за талонами. Дело обычное. Мы заворчали, ЖЭК был от нас пяти шагах, и как только его откроют, мы должны были занять первые позиции, а одного делегировать во двор орать под окнами, что «уже дают» и родителям пора брать квартирные книжки и идти. Случалось, что талонов не хватало. Тогда можно было и без продуктов остаться. Не без всех, конечно. В свободной продаже всегда была зеленая студнеобразная масса – «зельц». Ее не покупал никто, даже самые бесстрашные. Тем более что дырки в туалетах так и оставались еще незаделанными. Из маргарина вырезали полушария, в которые втыкали спички, чтобы было похоже на ежей. Так украшали витрины.

Олега Родиончик комментировал, прямо скажем, хреновое продовольственное положение в нашем городе по-своему. Он считал, что нечего удивляться и что по-другому и быть не может:

– Все всегда в Москву увозили. И всегда все было по талонам, что вы мне шурупы в башку заворачиваете? Пушкина читали?

Цитата из Пушкина в устах Родиончика была сама по себе делом стоящим того, чтобы послушать. Все притихли.

– «Евгений Онегин», медалисты-онанисты! Слушайте!

Родиончик извлек из сумки, которую подложил под тощий зад, сидя на мокром после дождя теннисном столе, распухшую от воды книжку из серии «Библиотека школьника», послюнявил пальцы, долго шерстил страницы, пока не нашел нужного места:

– Во! «В “Талон” помчался: он уверен, / что там уж ждет его Каверин. / Вошел: и пробка в потолок!» Во! В те времена у них даже бухло по талонам было! Даже шампанское! Даже у дворян!

Мы дружно засмеялись, но он гордо и презрительно на нас посмотрел и показал длинный острый язык:

– «Гы-гы-гы»! Ржете, как ослы без морковки! Пушкин им уже не авторитет! Вот попомните меня, скоро все будут за талонами на чернила в очереди стоять! Будете еще свои слезочки пополам со «слезами Мичурина» бодяжить!

Не буду комментировать взаимоотношения Родиончика с Пушкиным, но талоны на спиртное через несколько лет и правда появились, и даже прославили на весь Союз наш дом – причем очень недоброй славой. Но, как говорится, нет пророка в своем отечестве, а уж во дворе своем – тем более. У нас, оказывается, был.

К талонам мы давно привыкли. Сначала ввели талоны на мясо – в середине семидесятых. Выдавали их на большие праздники и День освобождения города от фашистских захватчиков. Так как город наш взяли в свое время финны, а теперь у нас с ними дружба, да и каждый третий в городе – финн, национальность захватчиков в именовании праздника не уточнялась. Талоны были маленькие, прямоугольные – из такой бумаги, как обложки тетрадок, зеленые, и на них было написано только слово «ТАЛОН» большими буквами и маленькими – «май» или «ноябрь».

Выдавали талончики в жилконторе, и чтобы получить их, требовалась книжка с отметками об оплате квартиры и света. Тут возникли проблемы именно у нас. Дело в том, что папа мой – сторонник прогресса, это во-первых, а во-вторых, не любит никаких очередей. А перед тем как попасть в любую очередь, сначала нужно было попасть в очередь… За чем? Правильно. За зарплатой. Папа попросил переводить его зарплату на книжку, и очень давно, ну, об этом вы знаете. Но чтобы не стоять в лишней очереди (все равно он оставлял все деньги на счету), папа воспользовался непопулярной тогда услугой – плату за свет и квартиру снимали с его счета прямо в сберкассе. Но в квартирной книжке на этот счет никаких отметок не делалось, и когда мы шли за талонами, тетки из ЖЭКа устраивали скандал и даже грозили выселением. Объяснения, логика и даже справки из сберкассы не действовали, пока тетка не проорется до хрипоты.

А это занимало довольно много времени. Так что вся очередь успевала возненавидеть нас с папой, теток и все на свете. А тетки из ЖЭКа просто, казалось, жили ненавистью к жильцам всех домов мира…

А между тем талоны прибавлялись. К мясным прибавились талоны на масло, сыр, мясные продукты вообще, розовые, сиреневые, желтые…

Что папина квартирная книжка не содержит отметок там, где надо, в ЖЭКе знали уже лет пять. Но скандал устраивали всегда и все равно. Скандалы не прекращались, талоны приходилось брать с боем, очередь тоже свирепствовала… Иногда с нами ходил в ЖЭК папин ученик, добрый и хороший человек – Костя Ульянов. Он был один из тех ребят, которых папа когда-то учил играть в преферанс. Стойко снося все крики, он умудрялся своим добродушным и очень симпатичным лицом успокаивать страсти. И как-то раз он стоял чуть за нами – задержался у входа, знакомого встретил, так что рядом стоять его не пустили. Наше с папой противостояние ЖЭКу закончилось на этот раз как-то быстро – видно, все же привыкли.

Тетка продолжала свою работу, а мы встали у входа, возле щита «Меры по противопожарной безопасности», ждать Костю. Тетка громко орала, глядя на книжки и отстегивая талончики: «Иванов – три талона, Гроссман – четыре талона, Лесонен – четыре талона, Пяркиев – три талона, Ульянов… Ульянов! Три талона! Ульянов?»

Костя опять с кем-то разговорился и не сразу отреагировал на крик тетки, а стоявший в уголке, уставший от всего и слегка похмельный мужичок вдруг тягостно вздохнул на весь ЖЭК: