Атанас Мандаджиев - Старт

Но сегодня еще одна причина заставляет ее превосходить саму себя. Пока на ее праздник не пришел никто, кроме Бранко и Поэта.

Молодые люди заражаются неудержимым ритмом ее танцевальной импровизации. Домик словно раскачивается от бешеных прыжков.

Двое пожилых отдыхающих присели в сторонке и неодобрительно поглядывают на необузданную девицу. На коленях у них раскрытый рюкзак, полный помидоров, сыра, колбасы. Дара улавливает укорительные взгляды, резко замирает, словно каменеет.

— Что за молодежь!

И снова — вызывающие, карикатурные, резкие движения, в которых раскрывается своеобразная эстетика. Ее танец как бы иронизирует над современным миром, деформированным бешеными скоростями и неврозами. И в то же время сколько язвительной самоиронии! Таким своеобразным способом она выражает свое огорчение тем, что группа не удостоила ее вниманием. И среди всех этих, неудостоивших, — один противный философ!

Дара ведет за собой гитару Поэта, диктует ей свой ритм. Возможно, что этот захватывающий ритм очищает его сознание от еще недозрелых мыслей и слов для одного стихотворения, очищает, как фруктовое деревце. Нет времени для вызревания. Все в нашем мире — импровизация. Задыхаешься, спешишь, догоняешь!

Быстро досматривай сон!

В рассветной серости утра подстерегает тебя будильник, трещащим сверлом вгрызается прямо в сердце твоего теплого сна!

Новый день…

Ты ступаешь на землю, чтобы пуститься бегом.

И тебя, и окружающий мир — все поглощает, всасывает скорость.

Все в тебе мгновенно, преходяще, все запаздывает.

Все — «я буду», «еще будет», но никогда — «я есть сейчас».

И потому ты все пропускаешь в ослеплении.

Быстро досматривай сон!

Пока не опустится последняя ночь, вечная ночь, которая отнимет все и угасит твои сны.

Кто на свете сумел завершить свой танец?

Словно внезапным ветром распахивается дверь.

На порог падает запыхавшийся юноша. Глаза его все еще бегут, почти выскакивают из орбит.

Веселье прерывается. Аккордеон протяжно ахает.

Юноша указывает ладонью на вершины. В руке его трепещет эхо человеческого вопля, вопля того, кто повис над пропастью.

Дара спрыгивает со стола, трясет юношу за плечо:

— Где?! Где?!

— Там… На ржавой скале… — Шепот задыхания.

Общее онемение.

— Ну что, встали?! Пошли! — Это Дара.

Клинья, веревка, молоток, фонарь…

Как нужны здесь сейчас мы, вся группа, а нас нет. Но Дара никогда еще не была связана с нами так тесно, как сейчас. Чтобы справиться, выдержать, она собирает в своем существе образы всех шестнадцати человек. Память, сознательная и подсознательная, извлекает на свет наш опыт, умение, силу и делает все это ее достоянием.

— Нельзя в тумане на скалы! — останавливает ее чей-то голос.

— Ну и дожидайся, пока прояснится! — Дара бросается вперед, во мглу.

Пожилая пара едва удерживает вскрик.

Молодые люди бегут вслед за девушкой. Поэт оставляет гитару и кидается следом, чтобы, как обычно, не пропустить самого интересного. Чуть рассеешься, чуть отплывешь на волнах фантазии — и все, пропустил интересный случай. Променял жизнь на песни и мечты. В тумане Поэт ориентируется по направлению шумливых молодых голосов. Всегда так: он бежит за чьими-то голосами, пытается догнать чьи-то быстрые шаги. В тумане…

И теперь он упускает свой, возможно единственный, шанс.

Молодежь собирает сушняк, ветки и раскладывает костер у подножия вершины. Пламя озаряет подвижными отблесками ржавую скалу — отвесную, охристо-красную, словно забрызганную кровью. Она угрожающе нависла под серо-синим покровом мрака.

Там, в вышине, повиснув в пустом пространстве между небом и землей, покачивается силуэт. Во мгле он кажется ирреальным. Человек едва держится, впившись ногтями в скальный выступ. Тень его, огромная, искаженная, мечется по каменистым стенам, корчится, задыхаясь. Костер набирает силы, и в свете огня каменный рельеф глядится еще более суровым. Скалы медленно оживают и делают угрожающие движения.

— Где же остальные? — Бранко спрашивает, не ожидая ответа.

— Дожидаться не будем! — режет Дара.

Нет времени на подготовку, на то, чтобы обезопасить себя. Так всегда: самое важное в жизни застает нас неподготовленными.

Дара начинает подъем. Двадцатилетний Бранко страхует ее. В пальцах рук и ног они сконцентрировали всю свою воли и целеустремленность, данную им природой на целую жизнь. Но им не нужно бережного распределения. Они действуют так, как будто впереди уже ничего не будет. Только отвесная скала до той самой черты, где повис человеческий силуэт.

Больше ничего не осталось в целой Вселенной!

Дара прикрепила фонарик на лоб. Теперь она как светлячок, заброшенный в темноту, плутающий по скалам.

— Кто им разрешил взбираться в тумане? — снизу чей-то «опытный» голос.

На миг они замирают. Они не имеют права быть благоразумными. И снова сосредоточиваются на своем мучительном подъеме. Им не хочется слышать. Но наставительный голос теребит, мешает движениям, заставляет спотыкаться.

— Самый опытный альпинист останавливается в тумане, а вы…

— Рад однажды целую ночь провисел на руке, пока не прояснилось! — припоминает Поэт.

На мгновение они представляют себе молчальника Рада, впившегося в темную скалу, повисшего на веревке, он едва удерживается, смотрит, как гаснут звезды, и считает минуты, ожидая рассвета как спасения…

Они получили приговор: не ждать. Задирают головы. В отвесной пугающей перспективе прозревают сквозь мглу, как руки висящего уже едва выдерживают тяжесть тела… В сущности, он сейчас держится на одном лишь обнаженном инстинкте. Еще немножко… Сколько еще?

Они поднимаются быстрее. Внизу еще яростней таскают сушняк, ветки, палую листву, целые деревца с корнем, чтобы распалить огонь. Пламя взвивается кверху, озаряет скалу, прорезывает мглу. Клочья тумана колышутся на скальных зубцах.

Ржавая скала чуть поблескивает, словно обрызганная каплями свежей крови.

Дара делается скупа на движения.

Секунда промедления может стоить жизни. Сколько людей умирает от слишком поздно протянутой руки, слишком поздно сказанного доброго слова, от запоздалой справедливости…

Еще немного. Два-три шага, и пальцы Дариной руки коснутся ног повисшего. Его уже раскачивает — ветром или усталостью? Теперь он держится уже не своей, а их волей — ею дышит все сокращающееся расстояние. Ради страшного риска, который приняли на себя незнакомцы, изнуренный человек продолжает держаться. Будь он в одиночестве, он бы уже устремился в манящую бездну.

Но вот они добрались до неприступной кручи: гладко, словно топором отсечено, ни единого выступа. Игра огня внизу отражается здесь как в зеркале.