Атанас Мандаджиев - Старт

Но приходит утро, и каждый возвращается к самому себе.

И остается ничто.

Но она помнит и другое. Взгляд, который мог обо всем сказать. Улыбку, всеобещающую улыбку. Присутствие.

И вдруг его присутствие заполняет ничто и оно становится всем.

Всего слишком много для одной жизни. Она сжимает снег в пальцах. Может быть, этот снег происходит от тех дождевых капель, что пролились при первой их встрече. Обращенные в подземную влагу, в цветок и плод, в летящий лист, в облако; эти влюбленные капли совершили удивительное кругосветное путешествие, они, неся в себе отраженные образы двоих, искали их по всем меридианам. И наконец нашли здесь, в горах. Снег…

Дара стискивает в пальцах весь земной шар. Что еще хочет удержать она в горсти, сжать?

Пальцы рук утратили способность хотеть.

Она расслабляет их…

Куда бы ни унесла ее лавина, Асен найдет ее. Воспоминание похоже на ожидание. Как будто бы ничего еще не было, только будет когда-нибудь. В другом измерении. В ином сновидении.

А знали бы, так все равно бы…

Мы молоды. Мы не закончили начатого. Мы еще не начали.

Мы люди. Мы несовершенны.

Когда бы ни заканчивал человек, он не успевает докончить то, что начал. Весь он — одно незавершенное начало. Один неначатый конец.

Человек — это незавершенность.

Если бы все кончалось завершенностью, он бы достиг совершенства. А если бы существовало совершенство, не нужно было бы развития.

Совершенство стало бы вершиной, концом, финальным аккордом.

Человек — это развитие. А развитие — это незавершенность, продолжение и новая незавершенность. Вечная незавершенность.

Цепочка, протянутая во времени без начала и без конца.

Чем более ты незавершен, тем ближе ты идущим за тобой, они многосторонне принимают твои шаги, продолжают совершенствовать твое несовершенство.

Потому мы так привязаны к погибшим молодым героям, юным поэтам. Они — сплошное обещание.

Человек — прерванное, не договоренное до конца обещание. Обещание — это больше, чем осуществление.

Прерванность — это продолжение в будущем.

Да нет, ничего нельзя прервать. Просто что-то длится очень долго.

Человек — это стремление к завершенности. А если бы он этого достиг, стремление исчезло бы, человек перестал бы быть человеком. Может быть, он стал бы сверхчеловеком?

Чем кончил бы поэт Вапцаров, если бы дожил до полной завершенности?

Представим себе долголетие Христо Ботева.

Если бы человек мог завершить начатое до конца, он тем самым ограничил бы его, хотя и в ореоле вершины.

Незавершенность безгранична и потому более человечна.

Человек — это безграничность, потому что это незавершенность.

Будущее увенчает его воображением и устремленностью.

Никто не может убить незавершенность, обещание, надежду.

Незавершенность — самый совершенный конец.

Завершенность — это остановка. Мертвая точка.

Незавершенность — это вечное движение. Жизнь.

Неужели мы так непригодны для покоя?

С каким постоянством готовим мы резкие перемены!

Снежный поток увлекает Андро, а он все пытается разглядеть, что сталось с теми, влюбленными.

Снежная пыль загипсовала его веки. На миг юноша тонет в белой слепоте. Но вот раскрылись другие глаза, обращенные вовнутрь души, в самые темные уголки чувства. И он прозрел для страшной истины.

Глаза в глаза с правдой о самом себе.

Это страшнее лавины.

По внутренней стороне век проносятся быстрые образы, прижимают его к белой стене, отнимают дыхание. И страшнее всего, более всего подавляет — собственный его облик.

Хрупкая Зорка пришла в клуб, в нашу группу. Никто не приводил ее. Сама пришла.

— Я хочу стать альпинисткой. Меня зовут Зорка.

Крупные, неуклюжие, сбились мы перед ней. Смотрим с насмешливым удивлением.

Андро начинает небрежно, словно бы подбрасывает ее имя, как мяч в игре:

— Зорка… красивое имя! Для… балетного кружка.

С нескрываемым восторгом девушка оглядывает красавца Андро и даже не догадывается обидеться на насмешки.

— Я преодолею все трудности, честное слово!

— Честное пионерское! — Кажется, Андро нарочно…

Он знает, что ироническая улыбка делает его еще более обаятельным.

Бедная девчушка совсем пропадает.

Горазд не сводит с нее глаз. Как разрумянились ее щеки! Он влюбляется на всю жизнь.

Вперед выходит Деян, он старается держаться серьезно:

— Что тебя заставляет, Зорка, так рисковать?

— Ее первой любовью был скалолаз! — снисходительно декларирует Андро.

Зорка снова оборачивается к нему. Голосок ее так и лучится искренностью:

— У меня нет никакой любви! — И тотчас добавляет: — Не в кого влюбляться!

Все хохочут.

Даже Деян не может удержаться:

— Так ты хочешь отыскать на скалах своего героя?

Но Зорка нисколько не обижается:

— Нет, я хочу закалить свой характер!

Новая волна смеха постепенно сникает, мы пристыжены. Это самоотверженное терпение заставляет наши лица преобразиться. Девушка готова перенести и насмешки и обиды, лишь бы достигнуть своей мечты.

Девушка, почти ребенок, воплощенный порыв.

Неужели и мы были такими?

Кто и когда искоренил в нас этот врожденный восторг?

Прелесть этой девочки озаряла нас какой-то облагораживающей тоской.

— А твоя мать знает? — спросил озабоченный Деян.

— У меня нет мамы, — тихо ответила девочка.

Как нам рассказать ей о том, что ее ожидает?

Она все больше располагала к себе Деяна:

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

Появление этой девушки, ее чувство достоинства до самых глубин потрясло замкнутое существо МЫ. Твердое решение, тихая непоколебимость и доверие этой девочки, почти ребенка, преображают нас.

— Ты еще маленькая! — замечает Андро.

Зорка пытается преодолеть свое смущение перед этим красавцем. На всех нас она смотрит с явным благоговением.

— Вы меня примете?

— Да что в нас такого? — спрашивает растерявшийся Деян.

Зорка вспыхивает:

— Вы же герои! Я так хотела увидеть живых героев!

Серьезная тишина повисает вместо ожидавшегося смеха. Мы обмениваемся многозначительными взглядами. Мы взволнованы, безмолвны, комичны.

Она гордится нами, а мы стыдимся себя.

Асен, философ, обращается к Андро, но на самом деле его слова адресованы девушке:

— Не пугай ее заранее! Пусть она сама почувствует, сможет ли выдержать!

И мы принимаем девушку, чтобы видеть себя в ее глазах более добрыми и смелыми, более истинными.

— Иконописная красота! — восклицает восхищенный скульптор.

А Поэт констатирует про себя: