Дмитрий Евдокимов - Добрые времена

— А ты... как птичка! Тю-ить! — Демьянов неумело свистнул.

— Ну что вы за меня взялись! — взмолился Роман. — Я с вами посоветоваться хотел. Думаете, не понимаю, что рано?

— А понимаешь, так звони, категорически отказывайся! — указательный палец Демьянова был строго направлен на телефон.

Герман Иванович, которому позвонил Бессонов, отнесся к отказу благожелательно, не уговаривал, а, напротив, сказал:

— Ну и правильно! В областную газету надо идти с определенным житейским багажом. Парень ты, безусловно, способный, так что все у тебя впереди.

— Редактору скажете?

— Конечно, скажу. И между нами, я думаю, что он будет доволен.

— Доволен отказом? — удивился Роман. — Зачем же тогда предлагал?

— Ну, надо знать нашего Василия Николаевича. Он тебя как человека проверял. Дескать, клюнет на приманку или нет. Он карьеристов терпеть не может. Вот так-то. Ну, бывай! Если напишешь что-нибудь хорошее, привози. Нам, кстати, очень нужны проблемные материалы по движению за коммунистический труд, подумай!

Свадьба была очень скромной. Так хотели и Лада, и Роман. В загсе их свидетелями были Любимов и Немов. Они без конца подшучивали, сбивая рабочее настроение у пожилой дамы, ведавшей бракосочетанием.

— Тринадцатого, да еще в пятницу! — притворно вздыхал Евгений. — Всю жизнь промучаетесь!

— Для нас тринадцатое — число счастливое, правда, Ромочка? — нежно взглянула на жениха Лада.

— Это уж как пить дать! — подхватил Любимов, уже приступивший к раскупорке шампанского. — Тринадцать детей будет. Пухленьких, как Лада.

Пробка с гулким хлопком вылетела из бутылки, напугав даму, собравшуюся было произнести заученную речь.

— Будьте счастливы, дети! — сказала она неожиданно для себя просто и тепло, слегка прослезилась и охотно выпила шампанского.

Вечером в домике Крутовых пир горой. На столе — дары щедрой осени. Жареные баклажаны, фаршированные кабачки, маринованный чеснок и перец, грибы... Обстановка царила самая непринужденная. Отвечая на «горько», выкрикнутое Самсоновым, Роман и Лада с удовольствием расцеловались. Но когда Немов через какой-то промежуток попытался вновь закричать «горько», Роман решительно пресек друга, погрозил ему кулаком.

— Хорошенького понемножку! Ешь лучше!

Потом пели любимые песни — «Хаз-Булат» и «Фонарики». Неожиданно каплю дегтя в общее веселье внес Андрей. Он с самого начала много пил, не обращая внимания на замечания жены. Потом сказал ей что-то резкое и демонстративно поднялся из-за стола, крутя в руках папиросу. Лада насторожилась.

— Что-то с Андреем творится, не пойму, — шепнула она Роману.

Он кивнул в знак понимания и, воспользовавшись тем, что все со смехом слушали очередную байку дяди Павлика, незаметно выскользнул следом за Андреем. Тот стоял на терраске, упершись лбом в стекло, словно что-то высматривая в вечернем полумраке.

— Андрей, ты чего? Нашей свадьбой недоволен? — окликнул его Роман.

— А, Рома! — вяло оглянулся Андрей и снова уперся лбом в стекло. — Прости, что нарушаю ваше веселье. Больно уж настроение пакостное...

— Что-то случилось? Может, помочь надо? — продолжал допытываться Роман.

— В двух словах не скажешь, — вздохнул Андрей.

На терраску буквально ворвалась Валентина, раскрасневшаяся от праведного гнева.

— У, храпоидол! — закричала она, не обращая внимания на Романа. — Нализался! Все люди как люди, веселятся. А ему все не так.

— Прекрати! — не поворачиваясь к жене, ровным голосом сказал Андрей.

Валентина неожиданно коротко и зло взревела:

— Вот, смотри, Ромочка! Всю жизнь с ним мучаюсь, Может, у вас с Ладой по-другому будет.

Андрей, уже не сдерживаясь, выругался, отшвырнул щелчком сжеванную папиросу и направился к двери.

— Куда? — попыталась задержать его у двери Валентина. — Не пущу!

— Не волнуйся, — процедил Андрей. — Домой. Веселиться настроения нет.

Он выбежал на улицу. Валентина на секунду замешкалась, а потом ушла следом.

Вышедшая из комнаты Лада удивленно проводила ее глазами.

— Куда это она, будто с цепи сорвалась?

— За Андреем, домой.

Лада поскучнела.

— Видать, опять поругались.

— Похоже.

— Ну ладно, пойдем, — она взяла его под руку. — А то перед гостями неудобно.

Часа через два стали расходиться. Роман и Лада вышли провожать гостей. Неожиданно она предложила:

— Слушай, давай добежим до Андрея. Тут ведь недалеко. А то что-то у меня душа неспокойна.

— Ах ты, добрая моя душа! — нежно обнял ее за плени Роман. — Конечно, пойдем.

Им открыла Валентина, вся в слезах.

— Что, не помирились? — коротко спросила Лада.

Та даже не смогла ответить, только махнула в сторону кухни.

На кухне стоял верстак, за которым Андрей обычно занимается резьбой по дереву. Он и сейчас сидел за верстаком и с задумчивым видом тесал маленьким острым топориком какую-то заготовку, постепенно превращая ее в лучины.

— Ты чего делаешь? — удивленно спросила его Лада.

— Вот полюбуйтесь, люди добрые! — слезливо выкрикнула Валентина, выглядывая из-за плеча Романа.

— Уйди! — бросил Андрей.

— Семьдесят пять рублей на помойку! — опять выкрикнула Валентина.

— Какие семьдесят пять рублей? — не понял Роман.

— Ну да! — так же слезливо выкрикнула Валентина. — Это ведь он маску изничтожил. А уже покупатель есть...

— Уйди! — так же монотонно сказал Андрей.

— Лада, — решительно заявил Роман, — убери ее в комнату, а я поговорю. Тут надо разобраться.

Он подсел к верстаку, Андрей аккуратно смахнул последние стружки в стоявшую рядом корзину, потом встал и направился к холодильнику.

— Выпьем? — спросил он, доставая початую бутылку водки.

— Давай, — согласился Роман.

Андрей кивнул, вытащил из буфета две рюмки, поколебался и спросил:

— А Лада?

— Потом, — сказал Роман. — Давай излагай.

Они молча выпили, Андрей сморщился, понюхал кусочек хлеба и, наконец, начал:

— Все Колька Симаков, сволочь. Подкатывается тут однажды. Приносит маску шамана. Кто-то ему с Севера привез. «Можешь, — говорит, — такую сварганить?» Посмотрел я — хорошо сделано. Понравилось. «Что ж, — говорю, — могу, и даже лучше». — «Ну, сделай». Достал я липовую доску большую, вырезал. Да еще трубку этому шаману присобачил. Страшен, как смерть. Моя благоверная даже испугалась. «Убери, — говорит, — эту гадость». А Колька и скажи ей: «Эта гадость, между прочим, сейчас в страшной моде. За нее запросто семьдесят пять рублей дадут. Ты сколько ее делал?» «Дня три», — отвечаю. «Вот видишь, двадцать пять рублей за вечер. А за месяц семьсот пятьдесят рублей. Чуешь?»

Роман даже присвистнул.

— Побольше, чем министр получает!

— Вот, вот. Скажу честно, поддался я на это дело. Правда, Симакову говорю: нет у меня заготовок, да и покупателей где я искать буду? Отродясь торговлей не занимался. А Колька, змей, смеется. «Ты, — говорит, — главное, талант свой проявляй, об остальном не беспокойся». Как я теперь понимаю, у него тоже свой интерес имелся. Не меньше, видать, чем по сотне их загонял...