Ивайло Петров - Облава на волков

По радио уже сообщили, что немецкие войска с нашей территории отошли в Югославию, следовательно, у советских войск нет причин медлить на нашей границе, коль скоро они знают, что у нас они не встретят никакого сопротивления. Но и этот факт не убеждал моего брата. Чтобы доказать ему, что его осторожность излишня, я в тот же вечер в одиночку захватил власть в селе. Было шестое сентября. Я пошел к кмету дяде Янко, разъяснил ему политическое положение и потребовал ключи от кметства. Он оказался человеком понятливым и тут же согласился.

— Только другим рассказывай, что ты меня с оружием в руках заставил. Не то сраму не оберешься — за здорово живешь тебе власть отдал. Смеяться надо мной будут…

Он вручил мне два старых карабина, наган и печать, а потом мы разыграли маленькую комедию. Я «арестовал» его, посадив в соседнюю комнату, и написал от имени новой власти первое обращение к народу: «Просим население по сигналу школьного клепала выйти на площадь перед кметством и встретить советские войска хлебом и солью! Председатель Отечественного фронта». Я изобразил неразборчивую подпись, поставил печать кметства и пошел к клубу, чтобы повесить обращение на его дверях. Парни, которых я там застал, взяли на себя все остальное. Они ударили в школьное клепало и разнесли новость по селу. Через полчаса народ стал собираться на площади. Появился и Стоян, заметно взбудораженный, но когда я сказал ему, в чем дело, он отвел меня в сторону и принялся ругать, обвиняя в авантюризме, который мог, по его словам, очень дорого нам обойтись, да еще в самый канун великих событий. Я передал ему печать и оружие как символ власти, он вооружил карабинами и наганом трех человек, а остальным парням велел вооружиться кто чем может и всю ночь охранять село. Он, разумеется, объяснил им, что советские части еще не перешли нашей границы и что я самовольно возвестил их приход, за что полиция может перебить нас как мух, поскольку мы безоружны.

Молодые ребята ничуть этого не испугались и отправились выполнять боевое задание. Празднество по случаю установления новой власти уже невозможно было отменить. Площадь перед кметством постепенно заполнилась народом, из клуба притащили граммофон, и молодежь начала танцевать. Из ближайших домов вынесли вино и ракию, заголосили волынки и кавалы, пожилые повели хоро. Стоян пошел расставлять охрану вокруг села и вернулся, когда народ уже начал расходиться. Мы заперли кметство и молча разошлись. Установление власти Отечественного фронта, которого мы ждали столько лет, было отпраздновано без речей и церемоний, как самая обыкновенная вечеринка.

Большой праздник выдался в селе десятого сентября, притом не столько в честь прихода советских войск, сколько в честь возвращения Михо Баракова. Советские части, к сожалению, не проходили через наше село. По радио сообщили, что девятого они пройдут через Добрич, и самые нетерпеливые, конечно же во главе со Стояном, отправились в город на телегах и верхами еще на рассвете. И я сгорал от желания поехать с ними, но у меня не было сил даже забраться на телегу, а приступ кашля чуть не свалил меня на землю. В ожидании встречи с Советской Армией я не спал ночь, да и всю неделю меня не отпускало сильнейшее напряжение. За лето не выпало ни капли дождя, засуха терзала степь, раскаленный и пропыленный воздух жег мои прогнившие легкие.

Вечером я поднялся с постели и пошел на митинг, созванный у кметства. Хотя белое сияние полной луны заливало площадь и издалека было видно, как со всех концов села к центру тянутся люди, над дверью кметства были прикреплены два ярких светильника. Те, кто ездили в Добрич встречать советские войска, с воодушевлением рассказывали о том, что видели и слышали, где-то в селе гремели выстрелы, многие успели выпить и теперь пели и плясали хоро. И вот Стоян поднялся на крыльцо под свет ламп. Думаю, что это был самый счастливый день в его жизни. Он был охвачен таким восторгом и вдохновением, что дрожал, точно лист, а на глазах его блестели слезы. «Наш народ переживает исторический день, — говорил он, вскидывая руку, — фашизм наконец разгромлен, к нам пришла великая правда коммунизма!..»

Произнеся речь, он спустился с крыльца и направился прямо ко мне. Поздравил меня с новой властью, обнял и прижал к груди. Целую минуту он держал меня в объятиях, не произнося ни слова. Я чувствовал, как горит его лицо, как тяжело он дышит, как рыдает. В эту минуту я был счастлив, как в детстве, когда поздно вечером, возвращаясь с поля, он брал меня на руки и нес к дому. Я тоже ничего не мог ему сказать. Я тоже рыдал.

На следующее утро я чувствовал себя скверно, но к обеду вышел подышать воздухом. Возвращаясь с прогулки, я проходил мимо пивной, сел отдохнуть под навесом и тогда увидел, что на поляне перед домом Бараковых в десятке котлов варится баранина. Рядом с котлами были расставлены столы и стулья, красовались бочки с вином и ракией. В те скудные времена люди успели отвыкнуть от такого изобилия, и самые нетерпеливые уже кружили вокруг котлов. Политзаключенных освободили восьмого сентября, но Михо Бараков два дня пробыл в городе, отдав себя в распоряжение вновь сформированной Народной милиции. Старый Бараков позаботился о том, чтобы встреча сына прошла так торжественно и шумно, словно тот воскрес из мертвых. Как мы узнали позже, он пригласил из Добрича кое-кого из влиятельных людей, привез из города и музыкантов. «Пусть народ угощается, мой сын за него жизнью своей рисковал», — говорил он всем встречным, приглашая их на поляну. Накануне он был назначен председателем сельсовета и теперь, в рубашке с закатанными рукавами и жилете, в плоской соломенной шляпе и с бамбуковой тросточкой в руке, с неподражаемым самодовольством сновал между своим домом и кметством, проверяя, не звонил ли сын по телефону и не сообщил ли чего дополнительного о своем приезде. Время от времени он останавливался, вынимал из кармана жилета серебряные часы и отставлял их подальше от глаз.

Я вернулся в свою комнату и лег. Спал, читал, ел что-то и снова брался за книгу. К двум часам дня послышался клаксон автомобиля. Через ту часть площади, которая была видна из моего окна, прошла машина, вздымая клубы пыли. Вскоре послышались выстрелы и крики «ура». Начиналась торжественная встреча Михо Баракова. До позднего вечера над селом разносились звуки духовой музыки, слышались речи и пьяные выкрики.

Прежде чем уйти в поле, Ананий приготовил мне куриную похлебку, навестила меня и тетушка Танка Джелебова. Ее сыновьям не без труда давались гимназические науки, и во время каникул я занимался с ними отдельными предметами. Когда я приходил к ним в дом, где было чисто и уютно, меня встречали с некоторой торжественностью, а мои объяснения внимательнейшим образом слушали все члены семьи, свободные от работы. Дядюшка Киро Джелебов относился ко мне с большим уважением, любил расспрашивать о том о сем, часто просил книги для чтения. Так мы постепенно сблизились, и когда я заболел, тетушка Танка раз или два в неделю навещала меня. Она полагала, что лучшее лекарство от всякой болезни — питательная еда, и каждый раз приносила мне масло, яйца, мед, вареную курицу или слойку с брынзой.