Ивайло Петров - Облава на волков

Кроме того, наш сын был зверски избит на допросах во время предварительного заключения, но, несмотря на это, взял всю ответственность на себя. Чем он виноват, что некоторые из арестованных юнцов не выдержали пыток и выдали своих товарищей? Насколько я понял от своего коллеги, который во время следствия приходил ко мне советоваться по некоторым вопросам, ваш герой Бараков оставил в своей квартире список двенадцати в таком месте, где следственные органы могли легко его найти. Имена в списке были написаны полуграмотной служанкой его хозяев. Хотя мой коллега — фашист (позавчера он сбежал из города) и хотя он страшно честолюбив, его все-таки сильно встревожило, что по ходу следствия его заставляют прибегать к махинациям, и он пришел со мной посоветоваться. Я сказал ему то, что думал, но он уже ввязался в это дело, и, как стало ясно в дальнейшем, не сумел устоять перед нажимом властей. Еще он мне сказал, что вашему герою на следствии гримом нанесли следы побоев и что на суде он симулировал боль от истязаний, которым его якобы подвергали…

На следующий день Марчинков передал мне копию приговора по делу двенадцати, мы попрощались, и я тут же пошел к квартирохозяевам Михо, у которых узнал имя и адрес их бывшей служанки. Звали ее Марга, я застал ее дома, в квартале «Левский». Она сидела с мужем в садике перед домом и топила летнюю печку. Меня поразила ее уродливая внешность. Муж ее был слеп, однако очень ловко чистил картошку, резал и бросал в кастрюлю. Я сказал Марге, что зашел к ней по просьбе Михо Баракова. Он, мол, кланяется, а брат Михо открыл магазин тканей и ищет прислугу. Обещает хорошее жалованье, работа только до обеда, но служанка должна уметь писать, чтобы записывать имена клиентов. Я плел бог знает что, опасаясь, что, если я скажу ей правду, она испугается и я уйду ни с чем. Не представляю себе, как бы я объяснялся с ней, если б она была в курсе наступающих событий и усомнилась бы, какой такой магазин открывает брат Михо, когда торговцы закрывают лавки и думают, куда бы улизнуть. Но я не мог придумать другого способа заставить ее своей рукой написать хоть несколько слов.

Слепой молчал и чистил картошку, а она встала и пошла в дом. Вот, думал я в ожидании, до сих пор судьба Пашова и его семьи зависела от лопоухого, а теперь от уродины.

— А чего, я умею писать, — сказала она, вернувшись с бутылкой масла и подсаживаясь к огню. — Как-никак два класса прошла, да и Михо меня читать-писать учил. Славный паренек был этот Михо, и поди ж ты — в тюрьму попал из-за какой-то дурости. Он в пристройке жил, один, а я у него убиралась, стирала, гладила. А то, бывало, скажет: «Тетка Марга, давай я тебя научу писать получше. Как настанет кумунизьм, я тебя директоршей сделаю».

Я сказал ей, что она и вправду может стать директоршей, только надо посмотреть, чисто ли она пишет. Я дал ей свою записную книжку, она положила ее на табурет и стала писать имена, которые я ей диктовал. Это были имена двенадцати. Написав пятое имя, она задумалась. Я испугался, что она вспомнит имена, которые писала под диктовку Михо, взял записную книжку, похвалил ее почерк и сказал, что брат Михо зайдет к ней примерно через неделю. Она хотела угостить меня розовым вареньем, но я отказался и, попрощавшись, ушел.

В тот же день после обеда я сел в автобус и к вечеру был в Нушином селе. Нуша ждала меня. Она сказала, что ждет вот уже три дня, волнуется, не случилось ли со мной чего плохого, и собиралась на следующий день ехать меня искать. Иногда жизнь так щедра на скорби или радости, что сердцу впору разорваться. В автобусе я прочитал в газете, что Советский Союз объявил Болгарии войну, а это значило, что его армия вот-вот перейдет нашу границу. С собой у меня была копия приговора, из которого было видно, что Нушин отец оклеветан, так что теперь никакая опасность ему не грозила. Пока я рассказывал ему, каких хождений по мукам стоило мне разоблачение клеветы, он слушал меня совершенно спокойно, словно не оценил тех усилий, которые я приложил для спасения его жизни, так что я даже почувствовал себя несколько задетым. Зато Нуша и ее мать бурно переживали мой рассказ и были изумлены поступком Михо.

— Да я заметил, что тряпки этой, брезента то есть, нету, только когда машинист начал молотилку к молотьбе готовить, — сказал Пашов. — Мне и в голову не приходило искать его или аж в город ехать, в полицию сообщать. Свояк хотел меня как жертвенного барашка коммунистам поднести, чтоб они ему грехи двадцать третьего года отпустили.

И он рассказал о судьбе сельского учителя того времени. Этот учитель дружил с его отцом, они служили в одной роте, вместе были на фронте. Во время событий двадцать третьего года учитель на какое-то время исчез, а когда вернулся, попросил его отца, чтоб тот спрятал его в своем доме. Учитель был родом из Центральной Болгарии, во время восстания командовал отрядом, и теперь полиция разыскивала его по всей стране. Отец приютил его, но через неделю к учителю пришел человек с письмом. Прочитав письмо, учитель тут же попросил, чтоб его переправили в другое место, а если другого верного человека нет, то чтоб его отвезли ночью к румынской границе. Отец Петра отгородил часть подвала под амбаром и обещал оберегать учителя от полиции столько, сколько будет нужно, но учитель настаивал на том, что должен уйти.

Петр Пашов предложил отцу отвести учителя в наше село, к Стою Баракову. Мол, свояки, родственники, можно ему довериться. Бараков с первых же слов согласился принять учителя и дал слово, что будет хранить тайну. Петр часто заходил к учителю, приносил ему выстиранную одежду, еду. Однажды учитель попросил его доставить письмо одному человеку. Он съездил в Варну, передал письмо по указанному адресу и привез ответ. Учитель прочел его и попросил, чтоб старший Пашов пришел к нему повидаться. Вернувшись домой, Пашов сказал, что учитель в следующую среду должен перебраться в Варну, а оттуда — в Советский Союз. Когда Пашов в среду вечером поехал за ним, чтобы отвезти на телеге в Варну, Стою Бараков принялся причитать и рвать на себе волосы. Он сказал, что учитель исчез. Накануне вечером вышел, как всегда, пройтись по саду и не вернулся. Пашов поверил свояку, не знал, что он — сговорист [26] Сговорист — член фашистской партии «Демократический сговор». . Через месяц после этого случая его назначили кметом [27] Кмет — староста, глава сельского или городского Управления. . Вскоре он купил за бесценок двести декаров общинной земли, ему дали еще столько же и он стал первым богачом в селе.

Через несколько лет охранник, дядя Станчо, служивший в правлении общины, разговаривая с Пашовым о тех временах, сказал ему, что Стою Бараков выдал учителя властям. Явился в контору и сообщил оказавшемуся там полицейскому приставу, когда и как его можно схватить. В ту же ночь дядя Станчо получил приказ арестовать учителя и отвезти его в город. Узнав об этом, старый Пашов чуть не слег с горя. «Ну и постарались мы с тобой, прямо волку в пасть человека толкнули, а теперь и не узнать, живой он, не живой!» Так он говорил до конца жизни, совесть мучила его, и он поклялся не переступать порога бараковского дома и не пускать их к себе.