Алла Мелентьева - Семья Рин

Когда я замечаю их, Кёко радостно улыбается, машет мне рукой и хлопает еще сильней, заставляя детей тоже махать и хлопать. Я чувствую, что у меня перехватывает горло от внезапно подступивших слез. Почему-то именно в этот момент я глубоко осознаю, насколько Кёко добра ко мне. Совершенно беспричинно добра.

Я всегда сторонилась ее до этого момента, как бы доброжелательно она ни относилась ко мне. Я никогда не верила в ее искренность. Неизвестно, что у этих восточных женщин на уме. Они могут вам улыбаться, но на самом деле желать вам смерти. Тем более если такая женщина — жена человека, который высказал намерение сделать вас своей любовницей. Я ведь и сама выросла в дальневосточной Азии и кое-что знаю о таких вещах. Даже когда Кёко подговорила своего ребенка подойти ко мне с миской еды, я не поверила, что она желает мне добра. На свете есть слишком много ревнивых женщин, которые готовы пожертвовать даже своим ребенком лишь ради того, чтобы найти способ усыпить бдительность соперницы. Китайская любовница моего отца была именно такой, если верить рассказам матери.

Кёко, конечно, взялась с детьми сопровождать меня на киностудию, чтобы присмотреть за мной, но я отнеслась к этому настороженно. Мало ли, может, она просто хотела проследить, не сбегу ли я по дороге и не оставлю ли семью без «материального вознаграждения», обещанного представителем отдела пропаганды, или не ляпну чего-нибудь случайно на английском, в то время как все уверены, что Эмилия Рихтер говорит только по-немецки. Но когда я увидела, как она усердно хлопает и радуется моим скромным успехам, моему удачно завершенному труду, в моем сердце что-то сместилось. Я просто поверила ей — да и все. Точно так же как я поверила Вере и Джейн. Они и Кёко относились к разряду безусловно добрых людей, которым подобные мне создания должны доверяться без лишних раздумий, помогать во всем, поддерживать во всех начинаниях, везде следовать за ними.

Я слабо улыбнулась ей в первый раз — когда она изо всех сил хлопала и поощряла меня издалека и заставляла своих детей тоже хлопать моим ничтожным актерским потугам. Мне пришлось подавить слезы — слезы стыда. Мне было стыдно за себя. Мне было стыдно, что я вела себя, словно животное в дикой природе, не умея распознать доброе отношение.

Когда мы вернулись домой, Кёко с торжествующим видом предъявила домочадцам большую жестяную коробку с продуктами — оплату моего участия в съемках. Такое событие не могло пройти незамеченным.

— О!.. Рин-сан столько заработала!.. Здесь столько вкусного!.. Мало кто может заработать столько в такое трудное время! — триумфально приговаривала Кёко, распаковывая коробку на столе в кухне в присутствии всей семьи.

Я стояла тут же, рядом с заработанным, как живое свидетельство, предъявляемое всякому, кто желал бы узнать о происхождении этих продуктов.

— Пожалуйста, примите это от меня… Я буду рада, если вы будете есть всю эту еду. Пусть она достанется всем… — смущенно, на ломаном японском сказала я.

Дети были первыми, кто проявил активный интерес.

Юки подошла и стала рассматривать содержимое коробки.

— А что там?.. — спросила она, потянувшись к упаковкам с булочками из прессованного риса с водорослями.

— На, возьми и съешь, Юки-чан. Рю-кун, иди сюда. Ты тоже поешь немножко. — Я протянула детям по булочке.

Они цапнули их и мигом унеслись из кухни, словно маленькие зверьки, которым посчастливилось удачно ухватить добычу. Их непосредственность сняла неловкость взрослых. Женщины принялись разбирать коробку и хвалили меня за старания на благо семьи.

— Нам повезло, что Рин-сан живет с нами и заботится о нас, — энергично восхищалась Кёко, побуждая окружающих сказать доброе слово о моих достижениях.

— Рин-сан хорошо потрудилась. Она выполнила важную работу. Рин-сан очень способная, — сказала старая служанка. Она терпеть меня не могла, но в тот раз похвалила скрепя сердце.

После этого случая мы с Кёко сблизились. Я стала ей доверять. Некоторое время я еще пыталась задаваться вопросом, почему так добра ко мне эта чужая женщина, которую к тому же по общепринятым меркам следовало считать моей соперницей. Почему она всегда поддерживала меня, ободряюще улыбалась мне, переживала за меня?.. И еще меня мучило то, что я не знала, как отнестись к ней. К счастью, мне довольно скоро надоело об этом размышлять. Я приняла как данность, что Кёко просто добра по своей природе.

Потом, позднее — уже после того, как объявили капитуляцию и вся семья вернулась в Токио, — Кёко как-то раз даже спасла меня от смерти.

После капитуляции всю Японию охватила скрытая волна враждебности к иностранцам. Японцы тихо ненавидели не только американцев, но и вообще всех белых. Появляться на улице было опасно. Из-за бесконечного сидения взаперти и неопределенности будущего у меня возобновились приступы тоски. Кёко, желая разнообразить мое существование, изредка брала меня в поездки в город. Она тогда увлекалась спиритическими сеансами и ездила по вторникам к медиуму. Каждый вторник она спрашивала у духа какой-то почтенной родственницы, как идут дела у Акито и когда он вернется. Акито тогда находился в плену у американцев.

Медиум жила на мрачной и грязной окраине, разбитой бомбежками. Шофер отца Акито привозил нас прямо к дому и увозил обратно, так что не было причин беспокоиться о нашей безопасности. Но однажды группа взъерошенных подростков подкараулила нас у входа. Наш автомобиль стоял рядом, за углом, но, чтобы добраться до него, следовало пройти по пустынному проходу. Вот там-то они нас и подстерегли. В мгновение ока окружили. Я даже не успела заметить, откуда они появились. Стайка худющих оборванных чертят с закопченными от грязи злыми лицами. Они напоминали демонов из японских сказок. Вероятно, они обратили внимание на мою европейскую внешность в другие наши приезды к медиуму и уже давно замышляли нападение.

Я была так заворожена их внезапным появлением, что просто остановилась как вкопанная и смотрела, как они приближались со всех сторон с палками в руках. И с места не сдвинулась. Им ничего не стоило забить меня до смерти. Кёко же мигом осознала опасность. Она загородила меня, раскинув руки.

— Эта иностранка — как она смеет тут жить? Как она смеет ходить по нашим улицам?! Мы убьем ее! Проклятые иностранцы! — отрывисто выкрикивали они, размахивая палками.

Улучив момент, Кёко оттеснила меня к ограде. Она продолжала заслонять меня своим телом.

— Чего вы от нас хотите? Мы просто две женщины, которые зашли проведать знакомую. Если хотите кого-то побить — лучше побейте меня!

Подростки то и дело дергаными движениями прыгали в нашу сторону, но тут же отскакивали. Им пока не хватало духу наброситься на Кёко.