Ксения Спынь - Дальний свет

Будто и не было ничего.

«А теперь, ребята, дружно всё забыли».

Китти подошла к окну. Там, за стеклом царила ночь самого конца октября — чёрная, как бездонный омут, в который падаешь от головокружения. Разве где промелькнёт тусклый огонёк — продрогший, слабый, пытающийся согреть хотя бы себя. И знаешь, что стоит ему догореть, и он исчезнет насовсем. Здесь только ветер поёт свою бесконечную песню.

Образ на стекле, более тёмный, чем обычно, накладывался поверх и тоже вливался в ночь. Некто в чёрном: довольно изящный вид, бледная кожа, правильные черты лица. Только глаз не видно, вместо них — чёрные провалы.

Она никогда не любила всматриваться в своё отражение.

Китти отошла и отвернулась от окна. Но посмотрите же, какой сюрприз… На столе по-прежнему лежал знакомый маленький блокнот.

Китти с лёгким удивлением оглядела пустые места за шкафами и под столом, но других бумаг не обнаружила. Как же он-то сохранился при пожаре…

Она присела у стола, некоторое время просто смотрела на записную книжку. Но нет, не взять блокнот она просто не могла — не открыть, не пролистать страницы, не остановиться на случайных листах. Впрочем, буквы она почти не читала — зачем, когда всё знаешь и так. Зацепилась только раз за фамилию «Кнельсон» (Лила, её звали Лила) и почти без интереса долистала до конца — дальше были нетронутые белые листы.

Последняя запись… Нет, даже не план побега за рубеж, просто какая-то случайность, чепуха мелкого бытового характера. Разве так заканчивают дневники, даже самые личные?

Китти подумала и даже улыбнулась втайне той мысли, что у неё зародилась. Пожалуй, здесь очень не хватает жирной точки. Пожалуй, она может её поставить.

Она поискала ручку. В собственных карманах не было. В жакете, вспомнила она. Жакет остался в машине.

Идти туда ради такой мелочи не хотелось. Она с надеждой окинула взглядом стол: может, завалялась местная…

— Наверху, на полке, — подсказал призрак.

Китти привстала на цыпочки, чтоб достать: действительно, именно там… И только тут поняла, что голос прозвучал как-то слишком уж явственно. Она обернулась.

Несколько секунд молча обозревала, затем с интересом склонила голову:

— Может, подойдёшь, раз уж пришёл?

— Не в этот раз, — тот вежливо улыбнулся. — Мы ведь пока не заканчиваем игру?

— Пока нет. Но когда-нибудь закончим.

Она отвернулась, села за стол. Открыв последнюю исписанную страницу, подумала немного, затем мелко, тем же почерком и с теми же сокращениями застрочила чуть ниже.

Если дом и правда продаётся, как она успела узнать от Дэни, то это немножко забавно. Вряд ли, конечно, новые жильцы обратят внимание на всякие старые бумаги, тем более, станут досконально копаться в блокноте… Но всё же такая возможность приятно грела душу. Если узнают, что делал, пусть знают, и чем закончил. Она-то знает…

Призрак склонился над её плечом и подсматривал. Это не мешало: Софи тоже любила так нависать и смотреть, что она пишет. А сейчас ей даже не надо было придумывать на ходу. Дописав, Китти аккуратно закрыла блокнот, положила его ровно на то место, где он лежал. Затем снова встала на цыпочки, чтоб вернуть ручку на полку.

— Можешь оставить себе, я не против, — лениво протянул призрак.

— Спасибо, не в моих обычаях брать чужое, — холодно отозвалась Китти.

— Да-да… — с чуть заметной усмешкой прокомментировал тот. — Особенно чужие шпильки.

Китти обернулась:

— А шпильку, господин Эрлин, вы и сами украли. Так что не надо инсинуаций.

Она вышла и закрыла за собой дверь.

Утреннее солнце тихо трогало шкатулку, и та казалась почти светлой, с чёрными росчерками, как у ствола берёзы. На самом деле цвет её был глубоким дымчато-серым — завороженный и печальный цвет тумана над дальней рекой. На прямоугольной крышке сплетались узором безлистные замороженные ветви.

— Красивая… Она стояла у Китти?

— Именно так, госпожа Мондалева, — не отходя далеко от дверей, подтвердил Гречаев. — На квартире нашли несколько любопытных вещей… Может, желаете ознакомиться с остальными?

— Не сейчас.

Лаванда осторожно покрутила шкатулку в руках, осмотрела её с боков, затем даже открыла, но была разочарована: там ничего не оказалось.

— А скажите, внутри здесь так и было пусто? — она вскинула взгляд на Гречаева.

— Мм, — он на секунду поднял палец, как бы припоминая. — Насколько мне известно, в отчёт была записана только шкатулка, без всякого наполнения. Но это, конечно, не исключает той возможности, что кто-то мог… скажем, воспользоваться ситуацией, — он с беспокойным любопытством посмотрел на Лаванду. — Вы думаете, там могло что-то быть?

— Это похоже на тайник, — проговорила она. — Но не для угля… Я не стала бы прятать здесь уголь. И она бы не стала прятать.

Гречаев с видимым пониманием кивнул — хотя, Лаванда видела, мало что понял.

— Я постараюсь всё это проверить, госпожа Мондалева. Это ведь такие люди… за ними нужен глаз да глаз. Любят, знаете, по привычке устраивать междусобойчики.

— Да. Это плохо, — рассеянно кивнула Лаванда.

Под днищем она нащупала маленький ключик и несколько раз осторожно повернула его. Что-то щёлкнуло внутри шкатулки, а затем из неё полилась мелодия — неяркая, но трогающая, как мотив шарманки. В ней был надрыв и было что-то светлое, но уже далёкое.

— А, — Гречаев улыбнулся и подошёл ближе. — Колыбельная…

— Вы знаете эту песню? — удивилась Лаванда.

— Да, когда-то она была весьма популярна, — Гречаев переждал несколько тактов, промурлыкал. — «Может, тающий снег и без знаков могила отразились вам вдруг в зеркалах…» Чудесная вещица, — он указал глазами на шкатулку. — Всё же наши предки ценили красоту куда больше.

Лаванда беспокойно вглядывалась в дымчатые стенки и недра механизма (в щёлку было видно, как вращается маленький валик). Музыка тревожила её, как будто вмешивалась в понятную ей теперь действительность и неуловимо меняла что-то, оставляя всюду искажённый излом, делала неполным, несовершенным…

— Скажите, а это правда колыбельная? Или её только так называют?

— М-можно сказать, что и правда, — повременив, заключил Гречаев. — Если верить слухам, она была написана для одного, вполне конкретного человека — уже после его смерти. Старая история… Если хотите, я расскажу вам как-нибудь.

Не отводя взгляда от «вещицы», Лаванда покачала головой.

— Мне не нравится эта песня, — заключила она наконец и, повернувшись к Гречаеву, указала ему на шкатулку. — Можете забрать её куда-нибудь?

— Разумеется, госпожа Мондалева. Как вы скажете.

К утру Китти стало ясно, что дальше придётся укрываться в каком-нибудь другом, пусть и менее комфортном, месте. Это её дальний родственничек мог спокойно сбагрить архив младшему брату, зная, что тот ничем не выдаст. Китти не могла быть столь уверена.