Джон Грин - Уилл Грейсон, Уилл Грейсон

– Кто как обзывается, тот сам так называется, – говорит Гэри. Он сидит, ссутулившись, голос вялый, ясно, что это я.

– Тайни – гей, – объявляет кто-то еще.

Тренер резко разворачивается к сидящим на скамейке и вопит:

– Так! ТАК! Товарищей по команде не оскорблять.

– А это не оскорбление, – отвечает Гэри. Хотя он уже не Гэри. Это говорит не он. А я. – Это просто особенность такая. Кто-то гей. У кого-то глаза голубые.

– Рейсон, заткнись! – рявкает тренер.

Мальчик, играющий Тайни, благодарно смотрит на актера, играющего меня, и тут кто-то из задир театрально шепчет:

– Да вы же влюблены друг в друга.

– Мы не влюблены , – отвечаю я. – Нам всего по восемь лет. – А такое ведь было. Я забыл, но теперь вспомнил.

– Тебе просто хочется перейти с ним на вторую базу… В ОТНОШЕНИЯХ, – продолжает задира.

Я на сцене закатываю глаза. Тут пухляк в роли Тайни встает, делает шаг, выходя вперед дальше тренера, и начинает петь: «Что на второй базе у геев?» Поравнявшись с ним, Тайни тоже начинает петь, и их голоса сливаются в лучшую песню, какую мне только доводилось слышать в мюзиклах. А потом припев:

Два Тайни поют, держась за руки, а ребята из хора у них за спиной – включая Итэна – исполняют очень сложный по хореографии старомодный и смешной танец с высокими шагами, биты у них сейчас как бы трости, а бейсболки – как бы котелки. В какой-то момент половина из них замахивается битами, чтобы ударить по голове второй половине, и хотя это постановка, когда те, кому двинули, падают, и музыка обрывается, я ахаю вместе со всеми зрителями. Через пару секунд все одновременно подскакивают и подхватывают песню. После ее окончания Тайни с пацаном-задирой, танцуя, удаляются со сцены под оглушительные крики толпы, и когда гаснет свет, мой друг чуть не падает мне на руки, весь в поту.

– Неплохо, – говорит он.

Я лишь изумленно киваю.

– Тайни, ты типа гений , – говорит Джейн, помогая ему разуться. Он срывает бейсбольную форму, под которой оказывается фиолетовая тенниска и хлопковые шорты, очень в стиле Тайни.

– Ага, – отвечает он. – Ладно, пора на выход.

Он убегает на сцену. Джейн хватает меня за руку и целует в шею.

Теперь начинается негромкая сцена, в ходе которой Тайни сообщает родителям, что он «кажется, типа гей». Папа сидит молча, а мама поет о безусловной любви. Тут есть над чем посмеяться, потому что Тайни постоянно вставляет новые признания: когда его мама поет: «Мы всегда будем любить нашего Тайни», он такой: «Я списывал на алгебре», «Вам не даром кажется, что водка разбавлена» и «Горошек я сам не ем, а отдаю собаке».

Песня заканчивается, свет снова гаснет, но Тайни не уходит со сцены. Когда снова зажигаются прожектора, декораций никаких нет, но по нарядам актеров становится ясно, что мы на гей-параде. Тайни и Фил Рейсон стоят в центре сцены, мимо них идут люди, скандируя речевки и театрально жестикулируя. Гэри настолько похож на меня, что даже странно. То есть он больше похож на меня в том возрасте, чем Тайни похож на себя.

Они с минуту разговаривают, потом Тайни признается:

– Фил, я – один из них.

– Нет, – ошеломленно отвечаю я.

– Правда.

Я качаю головой.

– В смысле участник парада?

– Нет, мне, например, кажется, что он, – Тайни показывает на Итэна в обтягивающей желтой майке, – сексапильный, и если я с ним пообщаюсь, и выяснится, что он хороший человек и относится ко мне с уважением, я поцелуюсь с ним в губы.

– Ты гей? – с недоумением выговариваю я.

– Да. Я понимаю. Знаю, что ты в шоке. Но я хотел тебе первому сказать. В смысле после родителей.

И тут Фил Рейсон начинает петь, и в песне буквально цитируются те самые слова, которые я тогда на самом деле говорил:

– А теперь ты скажешь, что небо голубое, и что ты моешь голову девчачьим шампунем, и что критики недооценили «Блинк уан-эйти-ту». Да еще и что папа римский – католик, что у проституток секс за деньги, и что Элтон Джон отстой – да ЗДРАВСТВУЙ.

А потом у них начинается диалог, Тайни удивляется тому, что я знал, а я отвечаю, что это было очевидно.

– Но я же играю в футбол.

– Да это у геев любимый вид спорта.

– Я думал, что скрывал так умело, что заслужил премию «Тони».

– Чувак, да у тебя же тысяча розовых пони! – И так далее. Я ржу, не в силах остановиться, но, самое главное, я просто не могу поверить в то, как точно Тайни все помнит и сколько у нас с ним было хороших – если не считать плохих – моментов.

– Но ты же меня не хочешь, друг? – пою я.

– Да, я предпочел бы кенгуру. – И участники хора в этот момент высоко задирают ноги, прямо как танцевальный коллектив «Рокетс».

Джейн кладет руку мне на плечо, понуждая пригнуться, и шепчет мне на ухо:

– Вот видишь? Он тоже тебя любит.

Я поворачиваюсь к ней и целую, успев в тот самый короткий момент тьмы между окончанием песни и началом аплодисментов.

Занавес закрывается для смены декораций, и я не вижу , что зрители хлопают стоя, зато слышу, как они хлопают.

Тайни влетает за кулисы с криком:

– УУУУУУУУУУУУУУУУХ!

– А ведь и на Бродвей взять могут, – говорю ему я.

– Она стала куда лучше после того, как я сделал ее о любви.

Он смотрит на меня, улыбаясь половиной рта, и я понимаю, что это его предел. Тайни у нас голубой, а сентиментальный – я. Кивнув, я шепчу спасибо .

– К сожалению, в следующей части ты можешь показаться себе занудноватым. – Тайни тянет руку к волосам, тут буквально из ниоткуда появляется Ник, перегибается через усилок, хватает его за запястье и вопит:

– НЕ ТРОГАЙ! У ТЕБЯ ИДЕАЛЬНАЯ ПРИЧЕСКА.

Открывается занавес. Декорация – наш школьный коридор. Тайни вешает плакаты. А я нужу, голос неуверенный. Но я не против, по крайней мере, не сильно – все же любовь завязана на правде. В следующей сцене Тайни напивается на вечеринке, тут единственный раз зрители видят Джейни, которая поет дуэтом с Филом Рейсоном: они стоят по разные стороны вырубившегося Тайни, и под конец голос у Гэри вдруг крепнет от уверенности, мы с Джейни склоняемся друг к другу над телом Тайни, который бормочет что-то в полубреду, и целуемся. На это я смотрю лишь краем глаза, потому что в основном сосредоточен на том, как смотрит и улыбается Джейн.

С этой минуты песни становятся все лучше и лучше, и на последней перед антрактом уже весь зал подпевает Оскару Уайльду, стоящему над спящим Тайни:

Когда завершается эта песня, закрывается занавес и включается свет, начинается антракт. Тайни подбегает к нам, кладет свою лапищу каждому из нас на плечо и вскрикивает от радости.