Нора Фрейсс - Марион. Мне всегда 13

Здесь ты нарисовала два маленьких сердечка, еще одно – перечеркнутое – и грустную рожицу. Продолжение письма:

«Дамьен , ты замечательный мальчик, но ты не поддержал меня, не помог , когда это было нужно. Знаешь ли, ты только усложнял положение вещей. Юлия, я относилась к тебе как к подруге, но ты сделала все, чтобы Хлоя ост авила меня. Ты вела себя гнусно, и в том, что я умерла, есть часть твоей вины. Майлис, ты милая и все такое, но умоляю тебя – прекрати кричать прямо во время уроков «Да она же шлюха!».

P.S. Я хотела бы поблагодарить замечательных людей, которые любили меня такой, какая я есть: Дилана, Лолу, Поля, Максима, Инесс, Морган, Яниса, Бенни, Матильду, Леа… А также человека, которого я люблю больше всех на земле (он же – Киви и Toutoune [еще два сердечка], он узнает себя. ПРОЩАЙТЕ… Марион, которой нет больше в этом мире, но которая вас на забудет (извините за слезы на листочке)…»

Внизу листочка ты нарисовала лицо девочки, похожей на тебя. Да, конечно, это твое лицо – с печальным ртом, челкой, прямыми волосами и двумя большими круглыми глазами, полными надежды и замешательства. Или ужаса.

Тошнота подкатила мне к горлу, когда я прочла: «Я не могла рассказать обо всем, что было у меня на сердце, но теперь я это сделаю, хотя мое сердце больше не бьется». Моя Марион, слезы душили меня.

В том же конверте, адресованном колледжу, лежало второе письмо, столь же ужасное. Под заголовком «мои наилучшие пожелания вам» больше ничего не было. Чистый белый лист.

И я снова злилась на тебя. Меня приводила в бешенство несправедливость, что ты покончила с собой из-за этих придуков, которые дразнили тебя «шлюхой», «изгоем» или «лузером», из-за мальчика, который тебя не любит. Но это же ничтожно, Марион! И больше того – ты просила у них прощения! Прощения за что, бедная моя девочка? Прощения у кого? Ты просила прощения, ты – самая вежливая девочка на свете!

«Извините за слезы на листочке», – добавила ты. Даже теперь, спустя месяцы, я вздрагиваю, когда вспоминаю эту фразу.

Мы перечитали твое письмо два раза, три раза, добавив это к истории с дневниками и к тем крупицам информации, которые я нашла в интернете или слышала краем уха то тут, то там. Нужно было готовиться к похоронам. Нас начали преследовать журналисты.

Я была слишком потрясена, охвачена чувствами и просто слишком занята, чтобы понять, что произошло. Однако очень быстро я заметила: твоя история – это пазл. И я сказала себе: мне надо его собрать.

Вся эта история начала разворачиваться в декабре. Я вспомнила о тех трех тысячах сообщений, о которых мы узнали, получив январский счет за твой телефон. Три тысячи сообщений! Конечно, мы тоже созванивались с тобой днем, но это просто мелочь. Три тысячи сообщений – столько, чтобы ответить на все эти оскорбления, критику, клевету? Я вспомнила, что действительно мне с трудом удавалось дозвониться до тебя в последнее время. Я вспомнила также тот вечер 4 февраля, когда я как обычно вернулась домой в 8.45, забрав Клариссу из школы, а Батиста от няни. Но ты не спустилась вниз, когда я пришла. Я позвала тебя несколько раз, прежде чем ты появилась. Ты сжимала в руках телефон с безумным видом.

Я попросила отдать его мне и сказать пароль. В сообщениях я обнаружила кучу странных вещей: спам, порно, реклама медикаментов… Порно? Также было одно чудовищное сообщение: «Пришли мне свою фотку, чтобы я мог подрочить». Ты сказала мне, что смс написал твой парень Роман. Позже я узнала, что это был другой ученик. «Не беспокойся, мама, это просто сообщение!» Я была вне себя от ярости: «Как это так, просто сообщение! Ты хоть понимаешь, что значат эти слова? Это же отвратительно!» Мать тринадцатилетней девочки не может относиться к таким вещам спокойно, не ругаясь, ты понимаешь?

Вечером я еще раз выхватила у тебя телефон, но там не было ничего, кроме милых сообщений от Романа: «Я тебя люблю, я по тебе скучаю…» И ты не оставалась в долгу: «Я люблю тебя, дорогой, через восемь часов мы увидимся». Это меня успокоило.

Пока все эти воспоминания и вопросы вертелись в голове, нам позвонили, чтобы предупредить об интервью, которое заместитель директора дала для телевидения. Мы посмотрели его по Интернету. Твой отец ее узнал. Он воскликнул: «О, это та самая дама, что разговаривала с журналистами, когда я забирал личное дело Марион!» Перед камерами она объясняла, что для учеников класса ты была козлом отпущения: «Да, некоторые ученики были по отношению к ней не слишком любезны, они могли сказать какие-то обидные вещи. Это все, что я могу сказать на настоящий момент. Думаю, со временем мы будем располагать большим количеством информации».

Она ни на секунду не задумалась о том, чтобы поприветствовать твоего отца в колледже, выразить ему соболезнования, предупредить о том, что будет говорить о тебе по телевизору, попросить нашего разрешения. Даже твое имя она назвала без нашего на то согласия.

На следующее утро, 15 февраля, нас с твоим отцом вызвали в полицию. «Вы уверены, что не было насилия?» Меня бросало в дрожь от мысли, что ты могла быть убита, что ты стала жертвой физического насилия. Хотя ты была уже мертва. Не могло быть ничего страшнее.

Полицейские принимали нас по отдельности и задавали вопросы. Кто мы такие? Как ты себя чувствовала? Какими были отношения между нами? Элементарные вопросы, чтобы удостовериться в личности. Я была настолько шокирована, что уже не помню половины. Затем нас спросили, по очереди – мы потом поняли, для чего, – была ли у тебя своя страница на «Фейсбуке». «Нет, я ничего об этом не знаю», – ответила я.

Полицейские хотели знать, подали ли мы жалобу. Мы подтвердили, что подали жалобы на учеников, названных в твоем письме, на колледж и на всех, кто, судя по результатам опроса, мог быть ответственным за смерть Марион.

Вернувшись домой, мы с твои отцом обсудили все это. Нам задали вопрос: была ли у тебя страница на «Фейсбуке»? Когда ты была в пятом классе, то просила у меня разрешения завести ее. Я сказала: «Нет, не в двенадцать лет». Примерно за полтора месяца до смерти ты вернулась к этой теме. «У меня нет страницы на «Фейсбуке». У всех есть страницы на «Фейсбуке»! И все слоняются по улицам, а я нет!» Это меня озадачило: «Для чего ты хочешь слоняться по улицам?» Было уже семь часов, и я должна была купать малышей. Я вздохнула: «Хорошо, послушай. Скоро год закончится. А потом, в третьем классе, мы установим новые правила. Тебе будет четырнадцать, и ты заведешь свою страницу».

В твоей комнате у тебя не было доступа к компьютеру. Но разве могли мы быть уверены, что ты не завела себе аккаунт? Мы уже поняли, что ничего не знали о тебе. Мы были настолько растеряны.

Я зашла на «Фейсбук». Набрала твое имя – Марион Фрез. Но не нашла ничего похожего. Только омонимы.