Денис Драгунский - Каменное сердце (сборник)

Я гляжу на сосредоточенно-веселые, красиво загримированные лица людей в массовке, я вижу тщательно затрепанные пиджаки и платья, и мне так тоскливо становится от этих вопросов – накопил опыт переживания? не накопил? – что я просыпаюсь.

За соседним столиком начался небольшой скандал. Негромкая, но злая перепалка. Вся компания – дорого и модно одетые мужчины и женщины – пыталась что-то внушить молодой, очень красивой и, по всему видно, своенравной девушке. Она резко пожала плечами и опрокинула свой бокал. Вино полилось на скатерть. Сидевший рядом мужчина вскочил из-за стола, чтоб не закапаться, махнул рукой официанту. Тот прибежал с полотенцем, а мужчина, что-то сказав девушке, покровительственно засмеялся.

Она встала, взяла свою тарелку и пересела за другой столик.

Вся компания сделала вид, что не обращает на нее внимания.

Петров наблюдал за этой сценой из угла. Он сидел и ужинал в одиночестве. Потому что сегодня он крепко поссорился с женой, с дочерью и с мужем дочери. А также с братом и его женой, потому что они позвонили и стали его поучать – сначала брат, а потом невестка, то есть жена брата. Петров сказал им что-то резкое, нажал отбой, еще раз накричал на жену и дочь, обозвал зятя «не мужиком» и вышел, хлопнув дверью.

Никого из приятелей не было дома. А кто был – был занят. Петров проехал по городу из конца в конец, а потом решил – да пошли они все к черту! – посидеть в хорошем ресторане.

И вот, значит, он увидел, как красивая девушка, явно поссорившись со своими друзьями, отсела за соседний столик. Она была совсем молодая, но Петров подумал, что ничего, всё нормально. Она сидела и ковыряла вилкой в тарелке, но не ела. И ничего не пила, потому что было нечего. Свой-то бокал она бросила на стол! А встать и взять с общего стола другой бокал ей, наверное, гордость не позволяла.

Петров позвал официанта и попросил карту вин.

Сначала он хотел заказать для нее бокал вина. Чтоб вино подороже, получше. Даже посоветовался с официантом. Потом решил – шампанского. Даже не бокал, а бутылку. И не какой-нибудь сладенькой слабоалкогольной водички с пузырьками, а настоящего брюта, итальянского, а лучше французского. А вот так! А вот я такой!

Заглянул в бумажник. Но уже перед самим собой было стыдно отступать.

Официант поставил на её столик ведерко со льдом, из которого торчало серебристое горлышко бутылки. Склонился над девушкой, прошептал что-то. Аккуратно открыл, ловко налил.

Она подняла узкий высокий бокал и улыбнулась Петрову.

Он кивнул ей. Заметил, что вся компания замолчала и с некоторым даже почтительным удивлением на него смотрит. Бить не будут, он понял сразу. Интеллигенты. Да и за что тут бить? За бутылку шампанского в подарок?

Ему тоже захотелось ощутить сухой, холодный, чуть хмельной вкус хорошего брюта – как перед поцелуем. Но это желание вдруг отрезвило его. Ну, вот тебе поцелуй, а дальше что? Допустим, она на всё согласна. Но куда ее везти? Денег оставалось вплотную, чтоб рассчитаться, ни о какой гостинице речи нет. Даже если она его к себе позовет, у него нет ни на такси, ни на еще одну бутылку и конфет коробку.

Да и вообще. Одно дело – поссорившись, уйти из дома на полдня, и совсем другое – с ночевкой… А вдруг – новая жизнь? Эх. Дураки вы, больше никто! «И я дурак, – подумал он. – Кому и что я доказал? Зачем выкинул столько денег? Пощекотал свои фантазии, вот и всё! Она меня забудет через полчаса! А ее дружки – посмеются!»

Петров встал, еще раз кивнул девушке, прошел к стойке, расплатился и вышел из ресторана.

Постоял у окна и увидел, как девушка берет подаренную бутылку, идет к своим приятелям, как они снова вместе пьют и веселятся.

Ну и ладно. Ну и черт с ней! А все-таки лихо, а? Этак шампанского незнакомой девушке, просто так, а? Французского, дорогого, а? Знай наших!

« Это и в большой политике бывает, – думал Петров. – Вот мы, Россия то есть, неизвестно с какого перепугу решили дать Греции пять ярдов евро. Зачем? А чтоб все кругом – у! Ой-ой-ой! Вот это да! Хотя, конечно, Греция нас кинет. Схомячит наши бабки и ручкой сделает. Еще и поржет. Ну и что? А мы такие! Нам не жалко! »

Эти мысли успокоили Петрова, и он поехал мириться с женой.

Иногда, чтобы вспомнить, нужна всего одна фраза.

Например, «на Садовой большое движение». Так называется рассказ Виктора Драгунского, моего отца. О том, как Дениску и Ваньку обманул взрослый парень. Попросил у них велосипед, слетать в аптеку за лекарством для бабушки. И не вернулся, конечно же.

Но я не про рассказ, а про эту фразу.

Большое движение на Садовой я впервые увидел в 1960 году.

Мы переехали на новую квартиру. Это было поздней осенью. Я тогда был в третьем классе. Первую четверть я еще ходил в старую школу, на улице Семашко (Большой Кисловский переулок), а после ноябрьских праздников пошел в новую – на улице Медведева; сейчас это опять Старопименовский переулок.

Мы переехали из коммуналки на улице Грановского (Романов переулок). А до этого мы жили в коммуналке на улице Чернышевского (теперь – Покровка; всё обратно переименовали!).

Первая коммуналка была темная – окна выходили в узкий двор. Вторая и вовсе подвальная. Новая квартира была светлая и огромная – три комнаты. А главное – одиннадцатый этаж! Самый верхний.

Наш новый адрес назывался по-старинному красиво – Каретный ряд. «Ведь в Каретном ряду первый дом от угла…» – была такая песня Высоцкого. Это про наш дом, между прочим. Кстати, Высоцкий потом снимал квартиру именно в нашем подъезде: вот такое совпадение.

Дом был кооперативный, артистов Большого театра и Московской эстрады: почти все – папины и мамины знакомые. Певцы, чтецы, конферансье, танцоры, жонглеры, трубачи, скрипачи, виртуозы-ксилофонисты и даже чревовещательницы – мать и дочь со своей как бы говорящей собачкой.

Как мы попали на одиннадцатый этаж – это отдельная история.

Была жеребьевка – кому на каком этаже жить. Папа вытянул второй этаж и очень огорчился. Он сказал: «Кошмар какой, всю жизнь видеть в окне вывеску: « лососина, осетрина, угорь, миноги » – и всё неправда!» Такая вывеска на самом деле была на магазине напротив. Обломок старосоветской показухи, когда на стеклянных вертикальных досках, золотыми буквами на бордовом фоне, перечислялись небывалые деликатесы.

А тут Леонид Утесов вытащил одиннадцатый этаж. Он сказал моему папе: «Витя, давай меняться! А то вдруг лифт сломается, я просто не дойду до дома!» Папа сказал: «Ура!»

Утесов оказался прав насчет лифта. Месяца три, наверное, мы ходили пешком, уставали ужасно. Но нам все равно нравилось. Мы всё время смотрели в окна. Всей семьей. Потому что нам надоело жить в подвале, где тротуар выше подоконника. Надоело смотреть на засиженный голубями асфальт и ботинки редких прохожих.