Денис Драгунский - Каменное сердце (сборник)

«Нет, – думаю, – поеду назад в Сургут».

Возвращаюсь и вдруг вспоминаю – улица-то односторонняя! Где остановка в обратном направлении – непонятно. Пытаюсь сообразить. Ах, да! У Петровских ворот. Значит, по Страстному бульвару шлепать – это же еще дальше, чем по Козицкому до Тверской.

Неприятное ощущение выбора между двумя «плохо».

Слава богу, тут я проснулся.

В Сургуте.

В очень теплом – прекрасно, мягко теплом, как натопленный деревянный дом – гостиничном номере…

24 октября 2015 года, Калининград.

Ресторан «Хофбург», солидное заведение в атриуме гостиницы «Гелиопарк», в чудесном месте, в так называемой «Рыбной деревне». Кормежка отличная, сервис тоже, официанты носят тарелки, накрытые серебристыми колпаками, и это касается бизнес-ланча тоже, вот что удивительно. В просторном зале, кроме нас с Яной Скурихиной, сотрудницей Областной библиотеки, – еще какие-то господа обедают (возможно, как и мы, поедают бизнес-ланч). В дальнем конце зала – банкет. Судя по всему, день рождения. Молодая, красивая и холеная дама в узком красном платье с голой спиной принимает поздравления, букеты и пакеты; рядом с ней дочь лет пяти, принцесса, кисейная и синеглазая, вся в золотых локонах. Поет настоящий певец, ему тихонько аплодируют.

Платья шуршат. Бокалы звенят. Букеты радуют взор. Официанты скользят по паркету.

И над всем этим шиком и благолепием пронзительно и настырно воет дрель.

Ресторан, как я уже сказал, в атриуме. То есть наверх уходят четыре, кажется, этажа – в виде галерей. С одной из галерей раздается этот звук – кошмарный, тонкий, упорный, наплевательский на всё.

Время, прошу заметить, четыре часа дня. День, прошу заметить, суббота. Выходной то есть.

Зову официантку.

– Что это? – спрашиваю, показывая вверх.

– Где? – спрашивает она в ответ.

То есть она не понимает вопроса.

– Дрель! – говорю я.

– А! – говорит она. – Что-то чинят, наверное…

– И долго они так будут чинить? – спрашиваю сурово.

– Минутку.

Она зовет метрдотеля, даму тоже молодую, но чуть постарше. Она снова объясняет мне, что «там что-то чинят». Я, со своей стороны, пытаюсь объяснить, что такое безобразие извинительно в одном и только одном случае: если случилась серьезная авария. Например, прорвало трубы. И если сию минуту не починить, то будет большая беда. Но если охота перевесить дверь или высверлить гнездо для новой розетки – то это не надо делать в субботу днем, когда люди обедают, а некоторые и празднуют. Она смотрела на меня, не совсем понимая, о чем я.

Наверное, в ней жило какое-то старое убеждение: «чинить» значит работать , то есть дядя наверху занят серьезным делом, а сорок человек внизу «обедают», то есть развлекаются , то есть бездельничают , а значит, хрен с ними, потерпят.

Я строго сказал:

– Так-так. Значит, дрель входит в стоимость обеда?!

Сам не знаю, что это могло бы значить. Но на нее подействовало. Она сказала, что сейчас пойдет и всё устроит.

И действительно, через полминуты наступила сладчайшая тишина.

Это я к чему?

Это я к тому, что из сорока человек, обедавших в этом ресторане, включая солидных господ, которые праздновали день рождения красивой дамы под песни настоящего живого певца, – никто-никто, кроме меня, не попытался заткнуть эту наглую беспардонную дрель.

Почему они такие терпеливые?

Или это я такой уникально капризный?

Нижеследующий пост я опубликовал в Фейсбуке 8 ноября 2015 года.

К моему удивлению, он собрал 2716 лайков и 67 перепостов.

Итак, история.

«Пришли мы с женой в ресторан. Ужин по случаю дня рождения одного нашего знакомого. Ресторан хороший, известный. Мы чуть опоздали. Поздравляем юбиляра, садимся на свое место. Подходит официантка:

– Молодые люди, что будете пить? Какой вам салат положить? – Очень вежливо и услужливо.

Я говорю:

– Простите, мадам или мадемуазель, но мы уже далеко не молодые люди.

– Извините.

Через полминуты:

– Молодые люди, салат с тем-то? Салат с сем-то?

– Мадам! – говорю. – Сколько вам лет?

Она краснеет:

– А какое это имеет значение, молодой человек?

– Огромное, – говорю. – Если вам восемьдесят пять или девяносто, тогда вы имеете право называть меня “молодым человеком”. Если вам трудно называть меня “господином”, зовите меня попросту – “папаша”. Или даже “дедуля”. Вам же лет двадцать пять, максимум тридцать? Так?

– Так, да, мне двадцать семь.

– Так что выбирайте. Папаша или дедушка, месье или сударь, господин или даже гражданин! Поняли?

– Всё поняла. Извините. – Трехсекундная пауза. – Простите, молодые люди, так вы какой салат выбрали?

– Мэтр! – крикнул я. Подошел мужчина в смокинге. – Прошу вас, дайте нам другую официантку. Она, как бы это сказать… – Он строго посмотрел на нее и вопросительно на меня. – Она… Нет-нет, она не хамит. Но она меня раздражает. Попросите кого-нибудь другого.

Вот такие капризы.

Ничего с собой поделать не могу. И стараться не буду».

В комментах развернулись настоящие баррикадные бои. Те, кто больше всего ценит порядок и комфорт, в том числе моральный, остались в меньшинстве. Их – и меня тоже – обзывали неинтеллигентными людьми, барствующими снобами, выскочками и даже хамами. То есть настоятельную просьбу к официантке не обращаться к клиенту так, как ему не нравится, сочли барством и хамством. Больше того: говорили, что из-за меня (из-за таких, как я) бедную девушку в ту же минуту выгонят с работы…

Интересно, что никто из защитников прав официантки не заметил двух вещей.

Первое. Я не требовал от нее ничего необычного или, боже упаси, неприличного. Я не просил, чтобы она называла меня «ваше высокопревосходительство», кормила меня с ложечки или танцевала на столе.

Второе. Я целых три раза (три раза!) просил ее не называть меня «молодым человеком», но она как будто бы нарочно это повторяла. И только тогда я попросил мэтра ее заменить.

Так я и не понял, прав я был или нет.

Писательница Лера Манович рассказала историю про девушку Женю, которая очень сильно любила одного человека – Максим его звали, он был старше ее. Когда у него обнаружили рак, она продала свою квартиру, чтобы были деньги на лечение. Потому что у него таких денег не было, у его родных и друзей тоже. А у нее была дорогая квартира в старом доме в хорошем районе, парк виден из окна, единственное наследство от умерших родителей, и вообще отчий дом, любимое пристанище. Но она хотела спасти Максима, и вот она продала квартиру, чтобы его лечить. Надо сказать, он был против такой жертвы. У него был рак на четвертой стадии, безнадежное дело, и он не хотел, чтобы Женя осталась бомжом после его смерти. Он даже сочинил историю, что, дескать, его гражданская жена уже всё оплатила. То есть и денег не надо, и, оказывается, у него жена есть – о чем Женя и не подозревала. Он специально так придумал, чтобы она обиделась и его бросила.