Денис Драгунский - Каменное сердце (сборник)

А потом, когда разбогател, запаял его в золотую коробочку и с тех пор носит на груди.

– И давайте условимся так, – сказал финансист . – Тому, кто в добавление ко всему вышеизложенному прибавит еще хоть единое слово, я пущу в череп вот этой самой шампанской бутылкой.

Я проснулся от табачного дыма – душного, едкого, щекотного. Я сам курил, но терпеть не мог, когда мне с утра дымили прямо в нос. А он всегда вставал минут на десять раньше меня и тут же закуривал. Натощак. Разве можно? Да мне плевать на его здоровье, но я же просил не курить, когда я сплю! Он говорил: «Да, да, извини», а следующим утром всё равно закуривал. Мы с ним жили в одном номере, в пансионате, где-то под Костромой.

Я заорал: «Хорош курить!», выругался в три этажа, протер глаза, повернулся под одеялом и увидел, что это не одеяло, а тонкий плед, не пансионатская кровать, а диван с резной деревянной спинкой, а я в почему-то в брюках и свитере. Только туфли снял и бросил на пол.

А он – в костюме, но уже без галстука. Седеющий, но подтянутый.

И это не номер в молодежном пансионате, в июле 1983 года, а гостиная у меня на даче, лет этак тридцать спустя. И не лето, а зима. Первое новогоднее утро. За окном еще почти темно. То есть часов семь утра. Кстати, а почему я не лег спать, когда гости разъехались, а жена заснула? Почему не пошел в спальню, а прикорнул на диване? Неужели я думал о нем, беспокоился и ждал?

– Слушай, завязывай курить, – говорю уже своим теперешним голосом. – Страшно смотреть. Смолишь, как будто отнимают.

– Обязательно завяжу, – говорит.

Вышел, вернулся уже без сигареты. Наверное, в кухне загасил и выбросил.

– Откуда ты вообще взялся? – спрашиваю.

– Интересные дела, – смеется. – Ты же, кажется, сам меня пригласил встречать Новый год у себя на даче. Вот здесь! Заранее пригласил, еще в конце ноября.

– Ну да, да. Но ты же смылся в половине одиннадцатого. То есть вы вдвоем смылись, с Еленой Николаевной.

– Ишь ты, заметил! – говорит он.

– Все заметили, – отвечаю.

Мой друг, с которым мы пять лет проучились в одной группе и даже вместе ездили отдыхать – и к морю дикарями, и в дешевый студенческий пансионат под Костромой, – теперь довольно известный историк, автор популярных книг. А Лена – то есть, простите, Елена Николаевна – кажется, раньше была журналисткой, потом очень удачно вышла замуж и еще удачнее развелась. То есть может не работать. Но работает, хотя я точно не знаю, где. Я, кстати, не собирался ее звать к нам на Новый год. Жена пригласила, Лена с ней где-то познакомилась и как-то ее обворожила – не могу понять, как ей это удалось. Жена у меня, честно скажу, особа необщительная и строгая, но в Лену просто влюбилась. «Давай ее на Новый год позовем, она ведь совсем одна! Женщина совсем одна в Новый год, ты понимаешь?» – «Понимаю. А мы-то тут при чем? На погосте живучи, всех не оплачешь…» – «Фу!» – «Что – фу?» – «Ничего, – нахмурилась жена. – Про тебя тоже кто-нибудь вот так же скажет!» – «Не сомневаюсь», – сказал я. «В общем, я ее уже пригласила!» Ну, пригласила так пригласила, я с женой не спорю. Она у меня строгая, я же сказал.

Лена, как пришла, сразу же просто прилипла к моему другу, и буквально через полчаса они исчезли. Я, конечно, ехидно шепнул жене: «Ну вот твоя Леночка – какая проворная! Несчастная одинокая женщина на марше!» Но жена сказала: «Она взрослый, свободный человек», – и пошла на кухню за салатом.

Да, конечно, мы все тут взрослые люди. Но мне всё это было не очень приятно. Во-первых, неприлично. Сами поглядите: мужчина за пятьдесят и дама лет сорока пяти на Новом году впервые знакомятся, тут же начинают шептаться, сидят в уголке, глаз не сводя друг с дружки, чуть ли не за руки держатся – а потом вдруг удирают, никому ни сказав ни слова. Во-вторых, я приглашал своего друга на Новый год в семейный дом, а не на танцы, где знакомятся с девочками и потом волокут их в темные аллейки. Ну и в-третьих… Что-то там было в-третьих, но я уже забыл.

Но вот мой друг вернулся назад. Интересно знать, почему?

Я лежал на диване и смотрел на него, а он стоял и смотрел на меня, как будто бы ждал, пока я закончу думать эти мысли.

Потом засмеялся, как будто прочел их.

– Скажи-ка. – Он сел в кресло напротив меня. – Все, конечно, были ужасно фраппированы нашим бегством? Шок и пересуды?

– Да кому вы нужны!

Хотя, конечно, кое-кто из гостей поднимал брови и чуть-чуть пожимал плечами. Неприличное поведение, я же говорю! Ну да ладно.

– Я ее сразу узнал, – вдруг сказал он. – Помнишь, как мы ездили в пансионат «Волгарь»?

– Ага! – сказал я. – Вот он как назывался! А я и забыл.

– А я запомнил. Наверное, из-за нее. Мы с ней там и познакомились, да, да, в восемьдесят третьем году, представь себе. Ты ее, наверное, и не заметил. Ей тогда пятнадцать лет было.

– Конечно, – сказал я. – У нас тогда свои девчонки были. Студентки. Я, например, на такую мелкоту и не смотрел.

– Я тоже не смотрел, – сказал он. – Но тут белый танец. Пригласила. Ну, ладно. Такие глаза, страшное дело. Я даже как-то слегка поехал. Потом пошли покурить. Спустились с террасы. «Пойдем к Волге, на скамеечке посидим?» Ну, пойдем. Тут же меня под руку. Потом обниматься полезла, так довольно активно. Я говорю: «Ты что, с ума сошла, ты же маленькая еще. Сколько тебе?» – «Неважно». «Ничего себе! – говорю. – Я так судье и скажу, что неважно, да? А мне еще институт заканчивать». А она шепотом: «А можно и не обязательно чтобы вот прямо так, можно по-другому». Я, честно, с ходу не понял. Через три секунды понял. Говорю: «Нет, спасибо. Про это тоже статья есть, развратные действия с несовершеннолетними. Нам такой хоккей не нужен». Она заплакала, горько так, слезы прямо текут. Я ее, конечно, обнял, утешил, по головке погладил, типа вот вырастешь большая, всё у тебя будет. Настоящая любовь будет, муж и дети… А она рыдает.

– Отчего же?

– Влюбилась, наверное, по самые уши, бедная девочка, – вздохнул он вроде бы сочувственно, а на самом деле самодовольно.

Мне было неприятно всё это слушать, и я сказал:

– Ну, что ж. Бывает. И вот такая встреча через… через сколько? Считай, через тридцать лет. Исполнение желаний. Новый год!

– Погоди, – сказал он.

И стал рассказывать:

– Была еще одна ужасная история. Мы снова встретились лет через десять. Ей уже двадцать пять или около того. Мне, соответственно, тридцать два. Редакция, я принес туда статью. Начало девяностых, весь народ еще на машинке печатал. А у меня уже два года свой компьютер был. «Эй-Ти», помнишь такие? И дискеты пятидюймовые. Вот я вынимаю дискету из портфеля, весь такой важный и гордый, очень современный – и протягиваю девушке-редактору. Смотрю на нее – господи, она! И у нее опять в глазах слезы. «Узнаете?» – говорит. Еще бы. Я ее все время помнил. Очень милая девочка была. Вроде не красавица, а именно что милая до бесконечности. Вспоминал. И все время жалко было, что тогда струсил. Я уже десять лет женат был, жена красивая, вроде даже любимая, сын уже в школу пошел, пора забыть детские забавы – а все равно! И вот она опять передо мной. Время осень. Через три дня длинные праздники, тогда еще Седьмое ноября не отменили. Я беру две путевки в очень неплохой пансионат, что-то вру жене насчет выездного научного семинара. Хватаю Ленку. Едем.