Эмма Донохью - Чудо

– Полагаю, мы увидели достаточно, – сказал сэр Отуэй Блэкетт.

– Да, можете сейчас отвезти Анну домой, сестра, – проговорил Макбрэрти.

Кроткая, как всегда, монахиня кивнула и выкатила кресло из комнаты. О’Флаэрти вскочил, чтобы придержать для них дверь.

– Вы тоже можете уходить, мистер и миссис О’Доннелл.

У Розалин был негодующий вид, но она вышла вместе с Малахией.

– И миссис Райт… – Мистер Таддеус жестом пригласил Либ выйти.

– Не раньше, чем закончится это собрание, – заявила она сквозь стиснутые зубы.

За О’Доннеллами закрылась дверь.

– Уверен, все мы сходимся на необходимости прояснить вопрос, прежде чем отклоняться от согласованного порядка действий и прекратить надзор? – спросил баронет.

За столом послышалось хмыканье и бормотание.

– Полагаю, осталась всего пара дней, – сказал Райан.

Присутствующие закивали.

Они не предполагают, что до воскресенья остается три дня, так что надзор можно прекратить прямо сейчас, в оцепенении подумала Либ. Они предполагают продлить его до воскресенья. Они что, не видели ребенка?

Баронет и Флинн бормотали что-то бессвязное о процедуре и бремени доказательства.

– В конце концов, надзор – единственный способ раз и навсегда выяснить правду, – напомнил комитету Макбрэрти. – Во имя науки, во имя человечества…

Либ не могла больше этого выносить. Повысив голос, она указала на доктора:

– Вас вычеркнут из медицинского реестра. – Она блефовала, не имея понятия, каким образом врачу запрещают практику. – А вы все – вашу халатность можно считать преступной. Неспособность обеспечить ребенка необходимым для жизни, – импровизировала она, переводя обвиняющий перст с одного мужчины на другого. – Тайный сговор в целях извращения хода правосудия. Подталкивание к самоубийству.

– Мэм! – пролаял баронет. – Позвольте напомнить, что вас наняли для весьма важных ежедневных наблюдений на оговоренный двухнедельный период. Ваше окончательное суждение по поводу того, принимала ли девочка пищу, потребуется от вас в воскресенье.

– До воскресенья Анна умрет!

– Миссис Райт, держите себя в руках, – произнес священник.

– Она нарушает условия найма, – высказался Райан.

– Если бы оставалось больше трех дней, – кивнул Джон Флинн, – я предложил бы заменить ее.

– Совершенно верно, – сказал баронет. – Опасно неуравновешенна.

Либ нетвердой походкой пошла к двери.

В ее сне полчища скребущих когтями крыс заполонили огромную палату, кишели в проходах, прыгали с койки на койку, лакая свежую кровь. Мужчины кричали, но их голоса перекрывались скребущими звуками, которые только и слышала Либ, – яростное царапанье когтей по дереву…

Нет. Дверь. Царапанье в дверь, наверху у Райана. Кто-то не хочет будить никого, кроме Либ.

Она вылезла из кровати, стала шарить в поисках халата. Приоткрыла дверь:

– Мистер Берн!

Он не стал извиняться за то, что потревожил ее. Они смотрели друг на друга в колеблющемся свете его свечи. Либ бросила взгляд в темный провал лестницы – в любой момент кто-то мог прийти. Потом поманила его в комнату.

Берн вошел без колебаний. От него исходило тепло – должно быть, ездил верхом. Либ указала ему на единственный стул, и он сел. Сама она примостилась на краю измятой постели, подальше от ног мужчины, но так, чтобы они смогли тихо разговаривать.

– Я слышал про собрание, – начал он.

– От кого из них?

Он покачал головой:

– Мэгги Райан.

Нелепо, но Либ немного уязвило, что он в таких доверительных отношениях с горничной.

– Она уловила лишь обрывки разговора, но поняла, что они набросились на вас, как собачья свора.

Либ едва не рассмеялась.

Она рассказала Берну все: о странном желании Анны искупить юношеские грехи брата, принеся себя в жертву. О своей догадке по поводу того, что священник призвал ее в эту страну в надежде, что надзор выявит факт отсутствия чуда и спасет его драгоценную Церковь от навязывания фальшивой святой. О членах комитета и их глупом отказе отклониться от плана.

– Забудьте о них, – сказал Берн, и Либ уставилась на него. – Сомневаюсь, чтобы кто-то из них сумел отговорить Анну от ее безумной идеи. Но вы – вы ей нравитесь. У вас авторитет.

– Недостаточный, – возразила Либ.

– Если не хотите видеть ее лежащей в ящике, примените этот авторитет.

На миг Либ представила себе ящичек с сокровищами девочки, но потом поняла, что он имел в виду гроб. Сорок шесть дюймов, вспомнила она свой первый обмер Анны. Чуть больше четырех дюймов роста за каждый прожитый на земле год.

– Я лежал у себя в кровати и размышлял о вас, Либ Райт.

– И что же? – возмутилась Либ.

– Как далеко вы зайдете, чтобы спасти эту девочку?

И только когда Берн об этом спросил, Либ осознала, что знает ответ.

– Я ни перед чем не остановлюсь. – (Он скептически поднял бровь.) – Я не та, за кого вы меня принимаете, мистер Берн.

– И за кого же я вас принимаю?

– Спорщица, непоседа, жеманная вдова. Хотя правда в том, что никакая я не вдова. – Эти слова сами сорвались с губ Либ.

Услышав это, ирландец выпрямился:

– Вы не были замужем?

На его лице промелькнуло любопытство, или это было отвращение?

– Была. И, насколько мне известно, все еще замужем. – Либ с трудом верила, что выбалтывает свой худший секрет, и кому – газетному корреспонденту. Но в этом было также и торжество, то редкое ощущение, когда рискуешь всем. – Райт не умер, он… – Скрылся с имуществом? Порвал с ней и сбежал? Покинул ее? – Он ушел от меня.

– Но почему?! – взорвался Берн.

– Значит, была причина! – Либ так резко дернула плечом, что его прошила боль.

Она могла бы рассказать ему о ребенке, но не хотела, не сейчас.

– Нет! Вы неправильно меня поняли, вы…

Либ пыталась припомнить, когда еще этот мужчина не находил слов.

– Каким нужно быть человеком, чтобы оставить вас ? – спросил он.

К глазам Либ подступили слезы. Просто ее застала врасплох сочувственная нотка в его голосе.

А вот родители в свое время ей не сочувствовали. Скорее, были потрясены тем, что Либ так не повезло и она потеряла мужа меньше чем через год после свадьбы. Или думали, что их дочь в какой-то степени проявила беспечность, хотя никогда не говорили об этом вслух. Тем не менее они помогли ей перебраться в Лондон и выдать себя за вдову. Этот тайный сговор настолько шокировал сестру Либ, что та перестала разговаривать со всеми. Единственный вопрос, который мать и отец не задали Либ, был: «Как он мог?»

Либ сильно заморгала, поскольку ей была нестерпима мысль о том, что Берн подумает, будто она плачет из-за мужа, который действительно не стоил ни единой слезы. Вместо этого она чуть улыбнулась.

– А еще англичане называют ирландцев глупыми! – добавил он.