Мария Метлицкая - Миленький ты мой

Я осторожно вылезла, понимая, что Дина Михайловна совершенно права: я согрелась и с удовольствием осталась бы там навсегда… Вылезать в этот мир мне не хотелось.

Я вошла в кухню и увидела, что на столе стоит бутылка коньяка, нарезаны колбаса и сыр, лимон и наломана шоколадная плитка.

Дина Михайловна села напротив, деловито разлила коньяк в широкие хрустальные стаканы, взяла дольку лимона и приказала:

– Ну! Пейте!

Я выпила одним махом, как алкаши пьют дешевую водку, и тут же почувствовала, как внутри меня разливается теплота.

– Бутерброд! – кивнула она.

Я послушно взяла бутерброд и стала жевать. Вкуса почти не чувствовала. Но голова стала кружиться меньше. И комок, стоявший в горле, куда-то пропал. И еще… будто разжались тиски, охватывающие меня, и я задышала.

– Еще! – решительно скомандовала моя спасительница и тоже выпила залпом.

Я последовала за ней. Мне страшно захотелось спать, и Дина Михайловна, едва заметив это, тут же встала и позвала меня за собой:

– Идемте, Лидия Андреевна! Вам пора… отдыхать! Слава богу, завтра воскресенье! И не нужно идти на работу. Вот и отоспимся мы с вами – за милую душу!

Дина Михайловна постелила мне белье, и я тут же рухнула на диван в небольшой и уютной комнате – скорее всего, кабинете.

Кажется, уснула я мгновенно, успев только слабо выкрикнуть вслед хозяйке:

– Спасибо вам, Дина Михайловна! Спасибо большое!

Но, кажется, она меня не услышала. Или я не услышала ее ответ.

Я уже крепко спала.

Наутро – а это было счастливое утро – я выспалась и отдохнула – несколько минут я лежала на диване и оглядывала комнату, где мне пришлось ночевать. Темные солидные обои с серебристыми вензелями, тяжелая люстра с цветными висюльками, картины на стенах, высокие вазы, письменный стол на широких ногах – все это говорило о достатке и вкусе. И того, и другого здесь было достаточно. Постельное белье – тонкое, нежное, шелковистое – было приятно на ощупь и давало ощущение королевского ложа.

И я впервые подумала: а ведь можно жить и так!.. Спать на красивом белье, есть из тончайшей посуды, вдыхать вкусные ароматы – хорошей еды, дорогих духов, натуральной и тоже дорогой кожи…

Жить, а не выживать. Жить, а не проживать каждый день с одной лишь мыслью: прошел день и на том спасибо. Пережили, как говорится…

Здесь, в этой квартире, все было другое – незнакомое мне, не совсем понятное, но очень и очень приятное…

Я накинула халат – ах, боже, какая же красота! – и осторожно вышла из комнаты. Из кухни доносился аромат кофе – настоящего, только что сваренного – и запах поджаренного ароматного хлеба. Я даже сглотнула слюну – так это было аппетитно!

«Кажется, я захотела есть», – удивилась я.

Вошла в кухню и увидела ее, Дину. Она пила кофе и смотрела в окно.

Увидев меня, Дина, как мне показалась, обрадовалась:

– А, Лидия Андреевна! Садитесь – кофе горячий и бублики тоже.

Я села напротив. Кофе был наивкуснейшим – в тонкой, словно паутинка, голубой чашечке, над которой вился ароматный дымок. Бублик, намазанный маслом, хрустел и пах ошеломительно.

Мы пили кофе и молчали. Наконец она спросила:

– Ну как спалось?

И я улыбнулась…

Сколько мы выпили кофе за то утро? Не знаю, ей-богу! Сердце колотилось – а вот от чего? От кофе или от наших с ней душещипательных разговоров?

А они, разговоры, были действительно доверительными и откровенными – я в этом уверена!

Сначала рассказывала я – впервые в жизни, почти незнакомому человеку – с такими оглушительными подробностями, что, кажется, это смущало даже ее. А уж она-то жизнь повидала!

Я рассказала Дине про свое детство, про вечное мое «дежурство» у окна в ожидании… мамы. Как я, будучи ребенком, вскакивала по ночам и вглядывалась в темное окно – мне казалось, что я слышала ее голос.

Как баба отводила меня обратно в постель – зареванную, промерзшую до костей, потому что из-под пола нещадно дуло и из окон тоже.

Рассказала про мои одинокие праздники – дни рождения, Первое сентября и Новый год.

Про ее платочек, который я своровала, чтобы… нюхать! Мне казалось, что он пах ею ! И не признавалась в своем воровстве – держала его под подушкой и по ночам прижимала к лицу. А утром – чтоб не нашла моя ушлая баба – прятала его в трусы или за стенку.

Потом я рассказывала Дине про Захара Ильича – про то, что он был мне самым близким и дорогим человеком. Нет, конечно, бабу я любила! Но он – мой учитель… Глотая слезы и вспоминая его, я слышала его запах – дешевых папирос, резиновых сапог и почему-то столярного клея.

Потом я рассказывала про смерть бабы, про приезд Полины Сергеевны и окончательный крах моих надежд – ведь тогда я была просто уверена, что она меня наконец заберет. Заберет с собой, в Москву, и мы будем вместе. Уже навсегда! Тогда я еще любила ее… Впрочем, нет, уже ненавидела, но все-таки еще и любила…

И она оставила меня на Тоньку…

А потом Н. и мой отъезд. И училище, и общежитие. И моя дружба с тихой Машей. И Димка… Моя первая любовь. Первая и, наверное, самая-самая…

Потом приезд Полины Сергеевны. И опять моя перекрученная жизнь. И ее болезнь, и смерть, и мой отъезд к больному мужу в Москву. И все остальное – чего мне не простили…

Моя беременность… Аборт… Пьянки с Галькой… И мой приезд к мужу в общежитие. И его букет – для нее, тихой Маши.

И наша случайная встреча в кафе. И Машин живот, и любовь в его глазах…

А потом Л., Валентин, школа…

Поездка в Москву. Дина. Наша первая квартирка у деда Антона. И его уход… Без объяснений.

И Упырь, обвинивший меня в воровстве.

И мои последние мысли, перед тем как Дина нашла меня… про мое прощание с жизнью… Которую я уже опять ненавидела.

Я говорила и говорила – без остановки и передышки, а Дина молчала и только иногда кивала, подливая мне кофе.

Наконец я замолчала, и она мне сказала:

– А знаете, Лидия Андреевна! Жизнь ведь почти всегда показывает фигу! Вы думаете, что это происходит исключительно с вами? – Она усмехнулась. – Так вот, дорогая, вы ошибаетесь! Жизнь ведь всегда – зона турбулентности! Мотает тебя, кидает в ямы, вышвыривает. Чуть выбрасывает на поверхность – и снова вниз, снова швыряет. А ты… – Дина на мгновение замолчала, – ты снова карабкаешься, опять задыхаешься, и в который раз думаешь, что больше не выдержишь…

И вдруг – снова выдох! Опять отпустило! Ты набираешь побольше воздуха и тебе кажется, что вот теперь – все! Все закончилось. В смысле, плохое закончилось. И назавтра ты просыпаешься с этой уверенностью – дышишь, живешь. Чистишь перышки. Оглядываешься. И снова веришь! Ты снова ГОТОВА поверить, что все плохое, страшное, черное, отвратительное и больное уже позади! И теперь ты будешь только счастливой!