Джессика Кнолл - Счастливые девочки не умирают

Эндрю остался стоять в дверях, закрыв собой проход. Он мог запросто опереться руками о притолоку, такой он был высокий. Когда я вступила в переходный возраст и обзавелась сиськами, а мои ровесники еще не спешили догонять меня в развитии, я придумала игру. Придя на вечеринку семиклассников, я обводила взглядом комнату и гадала, кто из мальчиков сумел бы со мной справиться. Мне нужен был самый крупный и сильный из них, пусть даже с прыщами и писклявым голосом. Лишь бы он мог причинить мне боль. Со временем я кое-что поняла о себе: мне нужен тот, кто мог бы причинить мне боль, но не стал бы этого делать. Люк меня подвел. А Эндрю не подведет, я знала.

— Ты иногда думаешь об Артуре? — спросила я.

Эндрю сунул руки в карманы, оставив на виду большие пальцы. Эксперт по языку жестов из «Женского журнала» говорит, что обычно люди прячут руки в карманы, когда им неловко, однако, если при этом большие пальцы остаются на виду, — это знак уверенности в себе.

— Думаю, и довольно часто.

— Я тоже, — сказала я, кивнув.

Эндрю шагнул в комнату отдыха, сократив расстояние между нами. Это был сигнал. Будто сработала система аварийного оповещения, как в самолете, терпящем бедствие. Он мог перейти в наступление, стоило ему только захотеть: встреча со школой стерла в порошок мою твердость духа, точнее, то, что от нее оставалось. За окном стояли серые сумерки, и на фоне белых стен мы казались персонажами черно-белого кино.

— И что ты о нем думаешь?

Я огладила взглядом его грудь, подыскивая слова.

— О том, каким умным он был. Умным и догадливым. Артур понимал людей, как никто другой. Он читал их мысли. Мне бы тоже так хотелось.

Эндрю подошел еще ближе и встал напротив меня, опершись локтем на высокий подоконник. Его губы чуть заметно изогнулись.

— А ты думаешь, что не умеешь читать мысли других?

— Я стараюсь, — ответила я польщенно. (Он флиртует?)

— Ты очень здравомыслящий человек, Тиф. Даже не сомневайся.

Я опустила глаза на его руку, в сантиметре от моего тела.

— А знаешь, о чем я еще думаю?

Эндрю выжидающе молчал.

— С ним было весело. — Я глянула в окно, выходящее на школьный двор. — С Артуром было весело.

(Люк отшатнулся от меня, когда я сказала ему то же самое.)

Эндрю сощурился, вспоминая Артура.

— Да, он умел смешно пошутить.

— Но я не казню себя. За то, что убила его. Я ничего не чувствую. — Я провела ладонью, как по ровному столу. — Это плохо? Моя лучшая подруга считает, что я до сих пор не оправилась от шока. Что я отключила все эмоции, чтобы не травмировать себя еще больше… Хоть бы она оказалась права. Но я думаю, дело в другом.

Эндрю сдвинул брови и приготовился слушать дальше. Я молчала. Тогда он спросил:

— В чем же?

— В том, что… — Я помедлила, закусив губу. — Я хладнокровный человек. Эгоистка, которая способна что-то почувствовать, только если это будет ей на пользу.

— Тиф, ты не эгоистка, — возразил Эндрю. — Ты самый отважный человек из всех, кого я знаю. Пройти через такой ужас в пятнадцать лет, выжить и добиться успеха в жизни… Это не каждому под силу.

Я чуть не плакала, в ужасе, что его отпугнут слова, которые я собиралась произнести:

— Я могу убить друга, — однако не в силах признаться, что собралась замуж не за того парня.

Эндрю изменился в лице.

— Ты серьезно?

Я могла бы отказаться от своих слов, привычно оправдать чем-нибудь свои сомнения, но я утвердительно кивнула.

— Так что же ты делаешь? Почему бы не закончить отношения? — Эндрю искренне забеспокоился, и мне стало только хуже. Я не думала, что человек способен так искренне переживать за другого.

Я пожала плечами.

— Это же очевидно. Боюсь.

— Чего боишься?

Я уставилась в одну точку и попыталась подобрать слова.

— Когда я с Люком, на меня накатывает… беспросветное одиночество. — Я провела пальцем под глазами. — Он не плохой человек. Просто ему не дано меня понять. Да и кому это дано? Со мной нелегко; может быть, я и не заслуживаю ничего лучшего. Кроме того, у Люка много других достоинств. Быть с ним — своего рода гарантия.

— Гарантия?

Эндрю скривился.

— У меня есть пунктик, — сказала я, постучав пальцами по виску, — что меня никто не сможет обидеть, если я буду Ани Харрисон. Это Тифани Фанелли можно раздавить, как жука, а с Ани Харрисон такой номер не пройдет.

Нагнувшись, Эндрю заглянул мне в глаза.

— Я что-то не припомню, чтобы кто-то раздавил Тифани Фанелли.

— Раздавили. В лепешку.

Эндрю вздохнул, погладил меня по затылку, и в следующий миг я щекой почувствовала, как колется его элегантный свитер. За все время нашего знакомства мы так редко прикасались друг к другу, что я совсем не знала, как он пахнет и какая у него кожа. Во мне поднялась волна страшной тоски, поглотившая Люка, Уитни и ее детей с оригинальными именами, все те эмоциональные инвестиции, которые не дадут нам быть вместе, и обрушилась на меня всей своей тяжестью.

В бывшем классе Эндрю три длинных стола по-прежнему стояли в форме буквы «П», норовя зажать учителя в тисках. Но это были уже не старые парты с ламинированными столешницами и разномастными стульями, а металлические столы с плавными линиями в духе «Ресторейшн хардвэр». Такой стол выглядел бы вполне уместно и в моей собственной квартире, вписавшись в тщательно выверенный стиль. «Эклектичный», по выражению миссис Харрисон. Наклонившись над полированной столешницей, я вгляделась в свое искаженное отражение: вытянутый подбородок, один глаз здесь, другой — там. В школе я при любом удобном случае изучала каждый выскочивший на лице прыщик: в оконных стеклах, в стеклянных витринах столовой. С таким количеством блестящих поверхностей в классе я бы никогда не смогла сосредоточиться на уроке.

Эндрю подошел к учительскому столу и повертел в руках разные штуки, оставленные своим преемником.

— Ты знаешь, что мистер Фридман до сих пор преподает? — спросил Эндрю.

— Неужели? — Мне вспомнился тот день, когда мистер Фридман выволок Артура из класса под притворно-невозмутимым взглядом миссис Хёрст. — Он всегда казался мне каким-то туповатым.

— Вообще-то, — сказал Эндрю, присев на край стола и забросив одну ногу на другую, точь-в-точь как во время урока, — Боб умный парень. Даже слишком умный для учителя. Поэтому он не может найти общий язык с учениками. Он на голову выше всех нас.

За окном уже сгустились сумерки, но гуманитарное крыло выходило на ярко освещенную главную улицу и художественный корпус колледжа Брин-Мор.

— Поэтому все обожали твои уроки, — сказала я. — Ты говорил с нами на одном языке. Как наш ровесник.

— Не уверен, что это комплимент, — ответил, смеясь, Эндрю.

Я тоже рассмеялась.

— Это комплимент. — Я снова мельком глянула на свое смешное отражение. — Нам повезло, что у нас был молодой преподаватель, еще не успевший забыть собственные школьные годы.