Эрик-Эмманюэль Шмитт - Евангелие от Пилата

Я впервые включился в игру вопросов и ответов, ибо раскатистые утверждения Кратериоса раздражали меня.

– Быть может, в этом и главное! В любви! Когда я наблюдаю, куда тебя заводит чистый разум, то понимаю, что ты зря пыжишься от гордости.

– Пилат, какая муха тебя укусила?

– Ты меня доконал, Кратериос. Ты только тень обмана! Ты считаешь себя мудрецом, хотя никогда и никому не протянул руку помощи, никогда и никому не улыбнулся, никогда и никому не принес ни малейшего утешения. Ты болтаешь, болтаешь, и все твои действия сводятся к бесполезным словам! Твои рассуждения о других имеют главной целью вызвать шок. Когда ты говоришь о себе, ты кичишься своим умом. Но ты суетен! Ты – Афины! Ты – Рим! Ты думаешь только о себе, ты говоришь только о себе, ты всего-навсего напыщенный эгоист!

Кратериос спрыгнул со стола и громко пукнул.

– Наконец! Я доволен, что ты покончил со своей сдержанностью, Пилат. У меня складывалось впечатление, что ты умер.

– Кратериос, не делай вид, что управляешь разговором, вызывавшим у меня гнев! И если уж говоришь мне об Иисусе, то ответь на один главный вопрос: воскрес он или нет?

Кратериос возложил свою громадную лапу мне на лоб:

– Мой бедный Пилат, ты слишком долго пробыл в Палестине: солнце в конце концов одолело тебя.

– Воскрес он или нет? Он просто мудрец или Сын Бога? Мессия ли он?

К собственному удивлению, я выкрикивал эти вопросы и чуть не плакал. Я не мог сдержаться.

Кратериос задумчиво почесал промежность и сказал:

– Еще никто никогда не воскресал.

И я не сумел сдержаться, чтобы не рявкнуть ему прямо в ухо:

– Как ты можешь заведомо знать, что правда и что неправда? Что возможно и что невозможно? Ты действительно веришь, что знаешь все о мире? Пока ты не пришел в эту жизнь, кто мог предположить, что будет существовать столь отвратительный и бесполезный тип, как Кратериос?

И я вышел из комнаты, даже не оглянувшись на философа нашего детства.

Я только что приготовил мешок для путешествия и раздобыл паломнический плащ. Как только закончу это письмо, я отправлюсь по дороге в Назарет на поиски Клавдии.

Не знаю, смогу ли тебе писать. Постараюсь делать это на постоялых дворах, где намерен останавливаться. Я отправляюсь в путь, хотя и не знаю его цели.

Храни здоровье.

Отныне я лишь странник среди других странников.

Пока я не отыскал Клавдию и не узнал ничего нового.

Каждый день дороги все больше наполняются народом. Все хотят видеть галилеянина.

В каждой попутной деревне паломники собираются у фонтана и повторяют друг другу одни и те же истории: Иисус явился одиннадцати ученикам. Они вместе сидели за трапезой. Когда он постучал в дверь, они вначале приняли его за нищего и, верные своему долгу милосердия, пригласили войти и разделить с ними трапезу. Бродяга сел за стол, принял хлеб и возблагодарил Бога. Потом преломил хлеб и раздал им. Только тогда глаза их открылись, и они узнали его.

Владельцам постоялых дворов, не подготовленным к такому нашествию, уже не хватает комнат для сдачи под ночлег, а потому они устраиваются прямо во дворах. Я пока предпочитаю спать в отдалении, в полях, под глупыми и безмолвными звездами, чтобы меня не узнали.

Храни здоровье. Прощаюсь до следующего письма.

Ничего нового, мой дорогой брат, если не считать пробивающейся бороды. Она позволяет мне оставаться неузнанным. Но я не строю иллюзий, что могу сойти за еврея: мои гладкие ноги, отдраенные пемзой, выдают во мне римлянина. У каждой народности есть своя неистребимая особенность в чертах лица; язык творит губы и зубы; питание отражается на состоянии кожи; нравы делают взгляд вызывающим или добродетельным, подвижным или застывшим; небо родного края отвечает за цвет глаз. У меня ломит затылок, поскольку я вынужден ходить, пригнув голову и опустив капюшон. Шея у меня болит не меньше, чем ноги.

Как ни странно, я чувствовал себя в момент ухода из Иерусалима одиноким в толпе паломников, но с каждым днем ощущаю, что все ближе к ним. На каменистых дорогах Галилеи стираются не только подметки моих сандалий, но и ощущение собственной уникальности. Что-то сроднило меня с моими товарищами по путешествию, но не знаю, что именно… Быть может, движение, жажда, искание… Или просто усталость.

Береги здоровье.

Я продолжаю путь.

Иногда я даже не уверен в том, что мне назначено свидание. Мне приходится усилием воли вспоминать письмо Клавдии, чтобы набраться новых сил. Уверен, что такие же чувства испытывают остальные паломники. Куда они идут? Они сами точно не знают. Туда, где захочет показаться Иисус. Почему они идут? И этого они не знают; их толкает такая же неопределенная сила, как жажда, жажда духа, которую можно утолить лишь у источника истины. Их кто-то позвал? Никого не приглашали лично, ибо послания Иисуса всегда обращены ко всем; только вера позволяет каждому определить, имеет ли он право быть здесь.

Странная когорта вздымает пыль до самого солнца.

Утром я остановился, чтобы проверить, не проткнула ли заноза пока еще нежную кожу моих стоп. Я ощупывал пальцы ног и пересчитывал раны, когда ко мне приблизилась женщина.

Она встала передо мной на колени.

– Позволь мне омыть тебе ноги.

Я еще не успел ответить, как она полила мои утомленные конечности пресной водой и принялась осторожно их растирать. Я немедленно почувствовал облегчение.

Потом она вытерла их чистым полотенцем, встряхнула мои запыленные сандалии и завязала их на моих ногах. Я видел лишь склоненную голову женщины, ее прекрасные черные волосы, уложенные венчиком вокруг пробора и едва прикрытые легкой тканью.

– Спасибо, рабыня.

Я протянул ей монету за труд.

Женщина подняла голову, и я узнал Марию Магдалину, бывшую блудницу, одну из первых женщин, последовавших за Иисусом, одну из первых женщин, удостоившуюся видеть его воскресшим.

– Я не рабыня.

Она улыбалась и не была обижена. Как и в первый раз, меня поразило безмятежное сияние ее лица.

– Прости меня, что я тебя оскорбил.

– Ты меня не оскорбил. Если быть рабыней означает приносить добро ближнему своему, я предпочитаю быть рабыней. Иисус мыл ноги своим ученикам. Можешь ли ты вообразить, римлянин, Бога, так сильно любящего людей, что, коленопреклоненный, омывает им ноги?

Не ожидая ответа, она улыбнулась и поднялась.

– Поспеши, Пилат, твоя жена с нетерпением ждет тебя. Она среди тех блаженных жен, которым явился Господь наш.

– Где она? По какой дороге мне надо идти?

– Не имеет значения. Ты найдешь ее, как только будешь готов. Ты прекрасно знаешь, что это путешествие мы совершаем не по земным дорогам, а в глубине наших сердец.