Дафна Дюморье - Птицы и другие истории (сборник)

Ее в тот день я не увидел. Она наружу не показывалась. К их жилищу на левом берегу озера протоптанных тропок не было, а пройти напрямик я не смел из боязни столкнуться с ней нос к носу. Когда же я все-таки ее увидал, то огорчился — честно говоря, и смотреть-то там было особо не на что. Ничего общего с супругом: неказистая, невзрачная, никакая.

Я увидел их вместе, когда они после рыбной ловли возвращались с моря на озеро. Он, конечно, шел впереди, а она поспевала за ним. Ни он, ни она, к счастью, не обратили на меня никакого внимания. Иначе он вполне бы мог остановиться, велеть жене идти домой, а сам двинулся бы в мою сторону, к прибрежным скалам. Вы спрашиваете, как бы я тогда поступил? Убей меня бог — не знаю. Может, поднялся бы на ноги, беззаботно посвистывая, улыбнулся, кивнул ему, пожелал всех благ и пошел прочь. Понятно, все это было бы впустую, но такая уж привычка, что поделаешь? А он — вряд ли бы он на меня ополчился. Скорее всего, посмотрел бы мне вслед своими странными, узкими глазами и дал уйти подобру-поздорову.

С тех пор, и зимой и летом, бывая поблизости, я наблюдал за этой парой. Они продолжали жить своей отдельной, одинокой жизнью. Рыбу ловили то в озере, то в море. Иногда они попадались мне на глаза в ближней бухте, в устье реки — им, наверно, нравилось разглядывать стоявшие на якоре яхты и наблюдать, как грузят корабли. Кто из них двоих придумывал такие вылазки? Скорее он — возможно, его привлекала портовая сутолока и многолюдье, а может, на него накатывала тоска по той жизни, которую он либо сгоряча отринул, либо не успел испытать. И тогда он предлагал жене «сходить в город развеяться», а она, довольная, что может угодить ему, послушно шла.

Мне с самого начала бросилось в глаза — да это и любой бы заметил, — как они оба были привязаны друг к другу. Если он целый день проводил на рыбалке, а она оставалась дома, то она к вечеру шла от озера вниз и по пляжу спускалась к морю. И она, и я — если я случался поблизости — издалека видели его приближение. Он поворачивал от залива к берегу и выходил на сушу, а она торопилась к нему навстречу, и они замирали обнявшись, не обращая внимания ни на кого вокруг. Трогательно, что тут скажешь? Чувствовалось — она его любит без памяти: знать, было за что. Чужим он мог казаться сущим дьяволом, но для нее он был как свет в окошке. Я и сам к нему подобрел, когда понаблюдал их вот так вместе.

Вы спрашиваете, были ли у них дети. К этому я и веду. О них и будет речь. Потому что стряслась беда. И знал об этом я один. Наверно, я должен был кому-то сказать, но если бы я и решился… Словом, не знаю… Отца бы изолировали, а она бы не снесла разлуки. По совести говоря, не с руки мне было встревать. Улики веские, но прямых-то доказательств нет: можно все списать на несчастный случай. Тогда ведь не ходили, не доискивались, куда пропал парень. И вообще, кто я такой, чтобы соваться не в свое дело?

Попробую вам объяснить, как, собственно, все произошло. Только важно помнить, что случилось это не вдруг, а готовилось исподволь, да и сам я то куда-то уезжал, то бывал по горло занят и не выбирался на озеро. Нашей парой никто, кроме меня, не интересовался, и рассказывать я буду единственно о том, что видел своими глазами. Может, что и болтали у них за спиной, но я досужих сплетен не повторяю, слухам веры не даю.

Ну так вот, они не всегда жили только вдвоем, как теперь. У них было и потомство — три дочери и сын. И всех четверых они вырастили в этой старой развалюхе у озера. Прямо загадка, как им это удалось. В наших краях непогода не редкость: дождь хлещет как из ведра, ветер гонит по озеру мелкие волны, по берегу не пройти — все размыто, ноги вязнут, а вокруг шалаша, в низине, и вовсе непролазная грязь. Любой, в ком осталась хоть крупица здравого смысла, забрал бы жену и детей и подыскал бы для жилья другое место, где были бы хоть мало-мальски сносные условия. Любой — но не отец. Он наверняка считал: коли он терпит все невзгоды, жена тоже должна терпеть, не говоря о детях. Не потакал им, хотел с малых лет приучить к тяготам жизни.

Ребятня у них, надо сказать, была славная. Особенно младшая дочка. Не знаю, какое имя ей дали родители; я звал ее Кнопка, Кнопочка. Живая, верткая, нравом вся в отца, даром что росточком не вышла. Как сейчас ее вижу: совсем кроха была, а первая осмелилась зайти в воду и поплыть, на зависть сестренкам и брату.

Его я называл просто сын. Он был самый старший и, между нами, малость глуповатый. Да и внешне не такой симпатичный, как сестры, неуклюжий, эдакий увалень. Девочки играли друг с дружкой, ловили рыбу, а он болтался где-то на задах, не знал, чем себя занять. Дай ему волю — он с радостью сидел бы дома, возле мамочки. Типичный маменькин сынок. Не то чтобы мать пеклась о нем больше, чем о других. Насколько я мог заметить, она со всеми детьми обращалась одинаково. На первом плане у нее всегда был муж, а потом уж дети. Так вышло — самый старший был, по сути, большой ребенок и в придачу, судя по всему, недоразвитый.

По примеру родителей молодые держались особняком, ни с кем не знались. Это им, как я понимаю, крепко вбил в голову отец. Они не смели сами выйти на пляж поиграть. А соблазн был большой — особенно в разгар лета, когда любители отдохнуть на природе заполоняли берег, купались, устраивали пикники. Похоже, отец по какой-то одному ему ведомой причине строго-настрого запретил детям якшаться с посторонними.

Молодежь привыкла, что я изо дня в день мельтешу поблизости, собираю на берегу плавник, еще что-то делаю по мелочи. Бывало, я задерживался посмотреть, как они играют. Заговаривать с ними я остерегался — как бы не наябедничали отцу. Когда я шел мимо, они поднимали на меня глаза и тут же отворачивались, вроде бы стеснялись. Одна Кнопочка меня не боялась, могла даже отколоть какое-нибудь коленце, если хотела покрасоваться.

Я часто наблюдал, как семейство в полном составе выбирается на целый день ловить рыбу. Отец, конечно, впереди, Кнопка старается помочь, не отстает от папочки, мать опасливо поглядывает на небо — не будет ли дождя, две другие дочки рядом с ней, а сын, бедолага, по привычке плетется в хвосте. Никогда нельзя было понять, удачный у них нынче улов или нет. Они часто рыбачили допоздна, я успевал уйти домой и не видел, как они возвращаются. Думаю, им везло. Они ведь по большей части кормились тем, что сами добывали. Говорят, в рыбе куча витаминов. И может, отец был на свой лад, как сказали бы теперь, фанатик здорового питания.

Время шло, потомство подрастало. Я жалел, что Кнопка изменилась, стала больше походить на сестер. Но все равно эта троица была симпатичная. Все скромные, спокойные, одним словом, хорошо воспитанные.

Что до сына, он здорово вымахал: огромный, грузный, ростом почти догнал отца. Но при этом ничего от отца в нем не было: ни его стати, ни силы, ни характера. Толстенный, неповоротливый мужлан. И отец — я уверен — его стыдился. По дому он явно ничего не делал, и на рыбалке проку от него тоже никакого не было. Девочки трудились как пчелки, а он маячил где-то на заднем плане, вечно на что-то натыкался, что-то портил, крушил. Если мать была дома, он торчал при ней, как приклеенный.