Вирджиния Эндрюс - Руби

– Олень был такой красивый, – вздохнула я.

Бабушка кивнула.

– И ведь им вовсе не нужно мясо! – продолжала я. – Им нужен охотничий трофей.

Бабушка молча смотрела на меня.

– Так что ты сказала Полу? – спросила она наконец.

– Сказала, что нам не стоит быть вместе. Что нам рано думать о серьезных отношениях. Сказала, что не спешу замуж, потому что хочу стать художницей. Хочу путешествовать, встречаться с людьми. Но он мне не поверил. Обманщица из меня никакая.

– Это не такой уж серьезный недостаток.

– Нет, бабушка, очень серьезный, – горячо возразила я. – Весь мир стоит на лжи. И успеха в нем добиться может только тот, кто в совершенстве научился обманывать.

Бабушка печально покачала головой:

– Руби, девочка моя, я понимаю, сейчас тебе все представляется в черном цвете. Но помни, ненавидеть и презирать все вокруг – опасная привычка. Люди, которые кажутся тебе сильными и успешными, могут быть глубоко несчастны, потому что их души, отравленные ложью, не знают покоя. В конце концов они понимают, что темнота окружила их со всех сторон, и приходят в ужас.

– Бабушка, за свою жизнь ты видела столько зла, горя и болезней. Как тебе удалось не потерять надежду?

Бабушка улыбнулась и вздохнула:

– Печальная участь ожидает того, кто потерял надежду и позволил злу одержать над собой верх. Надо верить в лучшее, Руби. И сражаться за свою мечту. Я знаю, что творится сейчас у тебя на душе, как тяжело этому бедному мальчику, Полу. Но ваше горе похоже на неожиданную бурю. Она быстро налетела и быстро затихнет, и из-за туч снова покажется солнце.

Бабушка подошла ко мне, села рядом и погладила по волосам.

– Я всегда мечтала, что у тебя будет пышная, красивая свадьба, – призналась она. – Как в старом предании о пауках. Помнишь? Якобы какой-то богатый креол к свадьбе своей дочери выписал из Франции несколько сотен пауков. Они оплели паутиной дубы и сосны вокруг лужайки, где были расставлены столы. Эту паутину обрызгали жидким серебром и золотом. Вечером, когда зажгли свечи, казалось, что весь мир вокруг новобрачных сверкает и переливается, обещая им жизнь, полную любви, радости и света. Когда-нибудь ты тоже встретишь красивого мужчину, которого полюбишь всем сердцем, – пообещала бабушка. – И звезды на небе будут любоваться вашей свадьбой.

Бабушка поцеловала меня в щеку, а я сжала ее в объятиях и уткнулась носом в мягкое плечо. Слезы вновь хлынули из моих глаз. Бабушка тихонько поглаживала меня по голове.

– Плачь, плачь, моя девочка, – приговаривала она. – Слезы высохнут быстро, как роса на солнце.

– Нет, бабушка, – всхлипнула я. – Наверное, я уже никогда не буду счастливой.

– Вот еще глупости, – возразила бабушка, взяла меня за подбородок и заглянула мне в лицо. Ее темные бездонные глаза, способные распознать сокрытое от всех прочих людей, казалось, смотрели вглубь моей души. – Помяни мои слова: ты будешь очень счастлива.

Засвистел чайник. Бабушка вытерла слезы с моих щек, снова поцеловала меня и разлила чай по чашкам.

Поздним вечером я сидела в своей комнате у окна, смотрела на прояснившееся небо и вспоминала бабушкины пророчества. Неужели она права и настанет день, когда звезды будут любоваться моей свадьбой? Когда я наконец легла, перед глазами у меня сверкала паутина, усеянная золотыми и серебряными каплями. Но внезапно это видение померкло, и я увидела лицо Пола, искаженное болью и обидой. И сразу же в памяти моей всплыла еще одна мучительная картина: истекающий кровью красавец-олень открыл рот в немом крике и бессильно бьется на земле.

Последняя неделя перед каникулами тянулась томительно долго. Ходить в школу стало для меня настоящей пыткой, потому что каждый день я неизбежно встречала там Пола. В первые дни после нашего злополучного объяснения он при встрече уничтожал меня своим взглядом. Я и представить себе не могла, что прекрасные голубые глаза, прежде смотревшие на меня с такой любовью, способны стать столь холодными, полными злобы и презрения. Как-то раз, столкнувшись с Полом в коридоре, я попыталась заговорить с ним.

– Пол, – робко начала я, – ты напрасно сердишься, я ведь только…

Он прошел мимо, словно я была пустым местом. Мне хотелось, чтобы Пол поверил: дело не в том, что я встречаюсь с другим парнем. Я чувствовала себя отвратительно, и сердце мое в последние дни перед каникулами превратилось в кусок свинца.

Говорят, что время – лучший лекарь, но мои душевные раны оно исцелять не спешило. Боль, которую я испытывала, ощущая на себе презрительный взгляд Пола, становилась все нестерпимее. Я едва сдерживала желание подбежать к нему и выложить всю правду. Тогда он поймет, что в действительности произошло. Но в памяти моей эхом звучали слова бабушки Кэтрин: «Неужели ты хочешь навсегда разлучить его с отцом и с женщиной, которую он до сих пор считал матерью?» Нет, этого я не хотела и потому глотала признания, рвавшиеся с губ. Пусть лучше ненавидит меня, чем родителей, думала я и продолжала топить свою правоту в океане тайно пролитых слез.

И зачем бабушка Кэтрин и дедушка Джек хранили наш семейный секрет так долго? Узнай я правду раньше, избежала бы ненужных терзаний. И чем я лучше их теперь, когда утаиваю правду от Пола? Но выбора у меня не было.

В довершение всех бед Пол влюбился в другую девчонку. Я давно знала, что Сюзетта Дейзи, моя одноклассница, от Пола без ума. Как ни странно, заметив, что Пол обратил внимание на Сюзетту, я испытала нечто вроде облегчения. Может, новое увлечение заставит его забыть о ненависти ко мне. Это к лучшему, внушала я себе, сидя в дальнем углу столовой и наблюдая, как они болтают, поедая свои завтраки. Пусть хотя бы он будет счастлив, вздыхала я, глядя, как они шагают по школьному коридору, взявшись за руки. Но ревность и гнев тоже, конечно, давали о себе знать, и, слушая их счастливый смех, я едва сдерживала слезы. Когда до меня дошел слух, что Пол подарил Сюзетте свое кольцо старшеклассника (она гордо носила его на золотой цепочке), я прорыдала всю ночь.

Девчонки, которые прежде завидовали мне как счастливой избраннице Пола, ныне злорадствовали. Как-то июньским днем Марианна Брастер в туалете для девочек прошипела мне в лицо:

– Надеюсь, теперь, когда Пол бросил тебя ради Сюзетты, ты перестанешь слишком много о себе воображать.

Все прочие девочки ехидно улыбались, ожидая моей реакции.

– Для меня новость, Марианна, что я слишком много о себе воображаю, – ответила я. – Но мне приятно, что, по твоему мнению, у меня есть для этого повод. Спасибо.

Марианна впала в ступор. Она беззвучно открывала рот, не зная, что сказать. Я уже собралась пройти мимо, когда она вновь обрела дар речи.