Вирджиния Эндрюс - Руби

– Какой ужас! – выдохнула я.

– Когда я вытащил его на берег, он был без сознания. Выяснилось, что он впал в кому. Отец, не считаясь с расходами, приглашал лучших докторов, но медицина оказалась бессильна.

– Какой ужас! – только и могла повторить я.

– Я думал, родители никогда не оправятся после этого удара. Особенно я переживал за отца. Но маму несчастье поразило еще сильнее. Она слабела и угасала с каждым днем. Примерно через год после трагедии у нее случился сердечный приступ. Она выжила, но здоровье так и не вернулось к ней.

Автомобиль наш двигался по улицам делового квартала. Совершив несколько поворотов, отец заехал на стоянку, но не стал выключать мотор. Глядя в пространство перед собой, он предавался воспоминаниям:

– Однажды отец вошел в наш офис и плотно закрыл за собой дверь. Несчастье с братом и болезнь матери подкосили его, он на глазах превратился в старика. Еще совсем недавно он был статным и сильным мужчиной, а теперь ходил сгорбившись и опустив голову. Щеки его ввалились, глаза потухли, и бизнес почти не вызывал у него интереса. «Пьер, – сказал он, – судя по всему, твоя мать вскоре покинет этот мир. Скажу откровенно, я тоже чувствую, что дни мои сочтены. Если бы ты женился и обзавелся семьей, это стало бы для нас обоих большим утешением на закате жизни». Мы с Дафной так или иначе собирались пожениться, – продолжал свой рассказ отец. – Но после этого разговора я решил ускорить события. Сразу после свадьбы я заявил, что нам нужно как можно скорее произвести на свет ребенка. Дафна отнеслась к этому с пониманием. Но месяц проходил за месяцем, а ей никак не удавалось забеременеть. Естественно, мы начали тревожиться. Дафна обратилась к лучшим специалистам, и они вынесли приговор: она не может иметь детей. Причина в каких-то там гормонах, которые ее организм не вырабатывал в достаточном количестве. Точный диагноз я уже не помню. Известие это как громом поразило моего отца, который жил только мечтой о внуках. Вскоре после этого умерла мать.

– Какой ужас, – в очередной раз простонала я.

– Отец впал в глубочайшую депрессию. Он окончательно забросил дела, перестал следить за собой и проводил целые дни, сидя в кресле и глядя в пространство. Дафна ухаживала за ним. Они прекрасно ладили, но я знал – она чувствует себя виноватой. Впрочем, сама она это отрицала и отрицает до сих пор. Я испробовал все способы, пытаясь вывести отца из депрессии. Наконец мне удалось заинтересовать его охотой. Мы отправились в бухту, чтобы пострелять уток и гусей. Там мы и познакомились с твоим дедушкой Джеком, который взялся быть нашим проводником. А потом встретил Габриеллу.

Я слушала затаив дыхание.

– Ты не представляешь, какой унылой была тогда моя жизнь, – продолжал отец, бросив на меня беглый взгляд. – Я лишился сначала горячо любимого брата, потом матери. Моя жена не могла иметь детей, отец проводил дни в полусонном оцепенении. И тут вдруг она… Никогда не забуду это мгновение… Я разгружал машину у пристани, повернулся и увидел Габриеллу, идущую по берегу канала. Волосы ее, точно такие же рыжие, как у тебя, развевались на ветру, на губах играла ангельская улыбка. Сердце мое замерло на мгновение, а потом забилось с удвоенной силой, кровь хлынула к щекам. Я почувствовал, что заливаюсь багровым румянцем. Рисовая птичка опустилась ей на плечо. Габриелла вытянула руку, и пичуга принялась переступать по ней, как по ветке дерева, а потом взмыла в небо. Смех Габриеллы, детский, серебристый смех, до сих пор звучит у меня в ушах. «Кто это?» – спросил я у твоего дедушки. «Всего лишь моя дочь», – ответил он. Я поверить не мог, что эта богиня, эта нимфа, появившаяся из гущи лесов, – его дочь, обычная девушка-каджунка. Никогда в жизни не испытывал я подобного смятения. Бороться с охватившей меня страстью было невозможно. Я пользовался любым поводом побыть рядом с ней, смотреть на нее, слышать ее голос. И вскоре… она тоже стала ждать встреч со мной с нетерпением.

Отец погрузился в молчание. Я ждала, когда он заговорит вновь.

– Разумеется, отец видел, что со мной творится. Но не чинил мне препятствий – напротив, стал заядлым охотником и каждую неделю стремился в бухту, тем самым потворствуя моим встречам с Габриеллой. Я не догадывался, по какой причине он поощряет наши отношения. Это стало ясно лишь в тот день, когда я сообщил ему, что Габриелла беременна. Узнав, что у нее будет от меня ребенок, отец откровенно обрадовался.

– И, не спросив тебя, договорился обо всем с дедушкой Джеком, – подсказала я.

– Да, это было против моего желания. Я рассчитывал навещать Габриеллу и ребенка, помогать им. Габриелла была на это согласна. Но мой отец твердо держался за свой замысел. Он носился со своим планом как одержимый, и отговорить его было невозможно. Дошло до того, что он рассказал обо всем Дафне.

Отец смолк и несколько раз судорожно сглотнул.

– А ты? Что тогда сделал ты?

– Что мне оставалось? Отрицать что-либо было бессмысленно. Я признался Дафне во всем.

– Она… очень расстроилась?

– Еще бы! Но Дафна – женщина с характером, с огромной выдержкой, – улыбнулся он. – Она сказала, что мой отец просил ее имитировать беременность, а потом воспитать ребенка как своего собственного. И что она согласилась. Он кое-что обещал ей взамен. Но это совершенно не важно. Оставалось уговорить Габриеллу. Ее чувства и желания заботили их меньше всего. Я сказал Дафне, что Габриелла не хочет расставаться с малышом и может воспротивиться сделке, заключенной за ее спиной.

– Бабушка Кэтрин рассказывала мне, как переживала мама, узнав об этой сделке, – вставила я. – Но я так и не поняла, почему она уступила дедушке Джеку и согласилась отдать Жизель.

– На нее давил не только дедушка Джек, – вздохнул отец. – Думаю, решающую роль тут сыграла Дафна. – Он резко повернулся и взглянул на меня. – Судя по твоему удивленному лицу, ты ничего об этом не знаешь.

– Нет, – призналась я.

– Возможно, твоя бабушка Кэтрин тоже ничего не знала об их разговоре. Так или иначе, Дафна вмешалась, и сопротивление Габриеллы было сломлено. Конец истории тебе известен, – произнес он и поспешно спросил: – Хочешь прогуляться по Французскому кварталу? Мы как раз на Бурбон-стрит.

– Давай прогуляемся, – согласилась я.

Мы вышли из машины и, взявшись за руки, направились по улице. День только начинался, однако из баров, ресторанов и клубов, которых здесь было великое множество, неслась музыка.

– Французский квартал – это сердце Нового Орлеана, – пояснил отец. – Жизнь бьет здесь ключом в любое время суток. Кстати, Французским он называется скорее по старой памяти, сейчас было бы вернее называть его испанским. В конце восемнадцатого века город пережил два опустошительных пожара, которые уничтожили большинство зданий, возведенных французами.