Лина Данэм - Я не такая. Девчонка рассказывает, чему она «научилась»

В переводе это значит: «Жена меня больше не заводит; ты не модель, но по крайней мере молода. Возможно, с тех пор как я женился (в 1992 году), появились новые смелые сексуальные приемы — мы можем их испробовать, после чего ты вернешься к работе, а я — к „специалисту по экологичному оформлению интерьеров“. И больше никогда не буду смотреть твои фильмы».

Я расскажу, что ни разу ни с кем из этих людей не трахалась. Я спала с мужиками, которые жили в фургонах, или нелегально делили лофт с бывшей подружкой, отбывшей на Коачелла-фест, или увлекались местной флорой, или смотрели программы PBS .

Но с теми я не трахалась никогда.

Они испарялись, едва лишь поняв, что я не намерена становиться чьей-то протеже, собачкой, личным фан-клубом, спутницей на приемах.

С оттенком обвинения:

— Тебя не поймаешь.

Мягкий допрос:

— Зайка, в чем дело?

Гневный приговор:

— Черт возьми, ну ты врунья. В твоем распроклятом поколении хоть кто-нибудь знает, что такое манеры?

Моя подруга Дженни называет таких мужчин «похитителями огня». Они заигрались в плохих парней и устали, но не могут сойти с дистанции. Они ищут новые источники энергии и одобрения. Это связано не только с сексом. Им недостаточно сорвать с тебя стринги на заднем сиденье «лексуса», все гораздо хуже: им нужны твои идеи, твой интерес к миру, легкий подъем и рабочий настрой по утрам.

— О, очередной похититель огня, — комментирует Дженни мое упоминание о единственном собеседнике на скучном ужине.

— Вон тот старпер — похититель огня, — определяет она с виду обаятельного идеалиста.

В свои восемьдесят я напишу, как мы с одним режиссером сидели у него в номере и он уверял, что девушки обожают, когда ими «руководят» во время минета.

— Надо же, — ответила я. А что мне было сказать?

— Ну не знаю, они прямо тащатся.

Я опишу псевдосвидание с человеком, работами которого я восхищалась. В тот день я была в белом платье, испачканном всего лишь в одном месте; такси мчало нас по даунтауну, я откинулась на спинку сиденья, обитого рваным кожзамом, и думала: свершилось, теперь я настоящая взрослая тетка. А в четыре утра, когда я потянулась за поцелуем, человек сделал каменное лицо. Я ударила его по сжатому рту, круто повернулась и побежала по улице так быстро, как не бегала ни до, ни после. Мне было жутко стыдно. Оступившись единственный раз, я дала повод говорить о себе: «Она отдается так же легко, как все остальные. Только одного и хочет».

Я опишу другого режиссера, еще старше предыдущего; однажды по дороге из бара я заметила, что он без видимой причины прихрамывает. После того как я отказалась работать над его фильмом, сославшись на создание собственного шоу, он отправил мне мейл (им я тоже поделюсь): «Как ты могла упустить возможность стать частицей фильма, на котором студенты будут учиться годы спустя, ради типичной однодневки для „TV Pilot“ ?» В кавычках! Он поставил название в КАВЫЧКИ!

Потрясенная, я читала и перечитывала это письмо, не в силах издать ни звука: мне челюсть сводило от ярости.

А потом вообразила ту же боль и злость, увеличенную пятидесятикратно — так должен был чувствовать автор письма, человек, думающий, что жизнь — игра, в которой выигрыш одного означает проигрыш другого, девушки — твой реквизит, а творчество других — всего лишь побочные ветви грандиозного божественного замысла: продвижения твоих собственных планов. Как же это, наверное, больно и душно терпеть. И я решила, что никогда не буду завидовать. Никогда не буду мстить. Не потерплю угроз ни от старых, ни от молодых. Каждый день буду раскрываться навстречу утру, как маргаритка. И делать свою работу.

Представляю себе такую картину: «похитители огня» собрались за длинным переговорным столом, как министры, и обсуждают меня. «Она хитра и умеет манипулировать», — говорит один. — «Она готова на все, лишь бы добиться своего, — говорит второй. — Надо быть во сто раз красивее, чем это , чтобы прорваться вверх через постель». — Вступает самый старый из них: «Знаете, пару раз мы с ней неплохо развлеклись, милая девочка, интересно, что из нее выйдет».

Но больше всего меня пугала другая мысль. Она-то и заставляла меня поддерживать общение даже тогда, когда мне уже давно было от него не по себе, самоутверждаться перед этими людьми снова и снова. Я продолжала отвечать на их звонки, с готовностью принимала приглашения выпить вместе в тот час, когда мне уже полагалось видеть сны, участвовала в скучных разговорах и принуждала себя еще долго оставаться за столом, несмотря на чувство неловкости. Я бдительно следила за тем, чтобы не дать им повода сказать: «Она глупа. Ее можно не бояться».

Одна моя подруга, чей независимый характер меня всегда восхищал, призналась, что ситуация ей знакома:

— Я сняла свой первый фильм, и все эти мужики повылезали из щелей… на что-то рассчитывая.

Когда-то она была панком, настоящим, а не из тех, кто покупает одежду в торговом центре.

— Им было невдомек: я не затем пришла, чтобы дружить. А затем, чтобы уничтожать.

Я сказала ей, что уже вышла из группы риска, но тут (было два часа ночи) мой телефон зазвонил, и меня на миг охватил ужас. Кто еще знает мой номер, но не знает, как им следует пользоваться? Сообщение, надиктованное тихим голосом: «Если у тебя есть минутка, буду рад поболтать. Ты хорошо слушаешь».

А знаете, почему я слушала? Потому что мне это было необходимо. Я хотела выучиться, вырасти и удержаться .

«Смотрите-ка, — говорили они себе, — какое маленькое, хорошенькое режиссерообразное нечто».

Погодите, вот будет мне восемьдесят!

Мне восемь лет, и я всего боюсь.

Вот неполный список того, что мешает мне спокойно спать: аппендицит, тиф, проказа, мясо нечистых животных; еда, которую я не видела до извлечения из упаковки; еда, которую сперва не попробовала мама, чтобы в случае чего мы умерли вместе; бездомные, головная боль, изнасилование, киднеппинг, молоко, метро, сон.

Учитель пришел в школу с покрасневшими глазами — наверняка заразился Эболой. Я жду, когда у него из ушей польется кровь или он просто упадет замертво. Я больше не прикасаюсь к шнуркам (слишком грязные) и не обнимаю взрослых, не принадлежащих в моей семье. В школе нам рассказали о Хиросиме, я прочитала «Садако и тысяча бумажных журавликов» и тут же поняла, что у меня лейкемия. Один из симптомов лейкемии — головокружение, а у меня оно бывает, если я слишком быстро сажусь в кровати или кружусь по комнате. Поэтому я готовлюсь умереть примерно через год, все зависит от того, как быстро будет развиваться болезнь.