Сергей Кузнецов - Калейдоскоп. Расходные материалы

…Понимаю, что ты не можешь не уезжать, ведь это твоя работа. Ты всегда говорил мне, как это важно, чтобы люди могли утром открыть газету, прочитать, что происходит в мире, узнать правду. Ты иногда такой смешной, Джо! То взрослый, сердитый, даже злой, а то – как ребенок. Какая правда? Все хотят прочитать что-то смешное или страшное, пусть даже это будет выдумка.

Может, лучше ты станешь писателем? Заведешь себе кабинет с кожаным креслом, я буду утром приходить к тебе, в кружевном пеньюаре, а ты, такой уставший, отодвинешь пишущую машинку и скажешь: «Эх, Люси, ну и славно я поработал сегодня ночью! Написал еще две главы!»

И никаких поездок, вот здорово, да?

Или наоборот, поездки вместе со мной. В Калифорнию или даже в Европу. В Париж, в Берлин, в Лондон. Я бы там накупила себе платьев и тебя тоже приодела. Тебе должны идти дорогие костюмы, милый, я в этом уверена.

Решено! Возвращайся из Африки и становись писателем, как мистер Уэллс или Синклер Льюис.

…уходил куда-то по этой дороге. И я бежала за тобой, кричала Джо, вернись! – но ты как будто не слышал и все уходил, уходил… и дорога была такая пыльная, сухая, потрескавшаяся, будто здесь никогда не идет дождь… и я бежала за тобой, кричала, и ты вдруг оглянулся! Оглянулся, но ничего не ответил, только покачал головой, и глаза у тебя были такие грустные, что мне казалось, ты сейчас заплачешь, как ты плакал, когда Тото сбила машина и мы везли его к ветеринару, помнишь?.. но ты не заплакал и ничего не сказал, повернулся и ушел, а я осталась одна на этой пыльной дороге и проснулась вся в слезах, даже подушка была мокрая.

Ой, а помнишь, у меня такая миленькая подушечка, купленная в «Джонсони Харвуд», так вот…

…говорят, даже у цирковых уродов есть дети. И они здоровые! Представляешь, какие красивые дети тогда будут у нас с тобой? Если что, это я намекаю, как я жду, пока ты вернешься и…

(Обрывок письма, написанного на серой бумаге со штампом компании «Сранодан»)

…настоящий аванпост прогресса, иначе не скажешь. Сразу по прибытии мне рассказали, что первым директором станции был какой-то непризнанный художник по фамилии не то Кайер, не то Карлье. Устав гоняться за славой на голодный желудок, он решил сыграть в Гогена и добился у влиятельных друзей перевода сюда, в Бамбола-Брагамансу, где с помощью местных негров построил роскошный тростниковый дом с тремя спальнями. Не знаю, зачем ему понадобились три спальни, – разве что он собирался завести себе гарем из местных негресс, бабушек тех, что нынче за бесценок предлагают прохожим все лучшее, что есть у них под набедренной повязкой. Так или иначе, лихорадка доконала Кайера-Карлье за полгода, но почин был положен – и радением компании «Сранодан» в Бамбола-Брагамансу потянулась из Европы всякая шваль, французская прежде всего – видать, потому что в здешних лесах водятся самые крупные в мире лягушки.

Не волнуйся за меня, Люси. Даже чудовищная буря, отправившая на дно «Нелли» вместе со всем экипажем и пассажирами, пощадила меня – хотя, похоже, только для того, чтобы подвергнуть испытанию не менее губительному: дегустации местных спиртных напитков. В результате вместо соленой воды, доставшейся моим недавним товарищам, в моем желудке нынче плещется черносмородиновая и полынная, а уши вместо предназначенных им водорослей наполнены сетованием на недостаток льда.

Послушав местных чиновников и вояк, лишний раз убеждаюсь, что употребление льда в колониях явилось толчком к моральному упадку колонизаторов, разучившихся побеждать климат одной силой духа. Стэнли, Ливингстон и Сэмюэл Бейкер безропотно утоляли жажду теплой мутной водой или, на худой конец, пальмовым вином. Охлажденный аперитив – вот что губит европейцев. Попомни мои слова, Люси, если так будет продолжаться, не пройдет и полвека, как Европа потеряет все свои колонии.

Начальник станции живет в просторном доме на сваях, нависающем над самым портом. Вероятно, ему доставляет удовольствие смотреть на вереницы негров, разгружающих трюм за трюмом. Бичи надсмотрщиков щелкают, чернокожие цепочкой карабкаются по хлипким сходням, водрузив на голову корзины с грузом и с трудом сохраняя равновесие. Я подумал, что они скорее напоминают прямоходящих муравьев, чем людей в привычном нам смысле слова, но потом заметил, что у некоторых на спине виднеется черный бугорок: это матери тащат с собой своих детей. Вряд ли муравьи способны так надрываться.

Как я и ожидал, директор станции показал себя не только неотесанным чурбаном, но и человеком крайне низкой культуры. Достаточно сказать, что он ни разу в жизни не слышал о The Daily Planet . Я спросил об ученом, собирающемся скрестить обезьяну с человеком, вместо ответа он пнул негритянку, которая, сидя на корточках у стола, занималась своими ногами, ковыряя в них щепкой.

– Пошла отсюда, бочка, – прикрикнул он, – сбегай позови боя. И принеси льду!

Когда женщина ушла – не так уж, кстати, она была и толста, не сравнить с той уродиной в цирке, к которой ты меня приревновала! – директор буркнул:

– Вы бы потише об этом, при черномазых. Они и так уверены, что все белые доктора приехали сюда, чтобы навести на них порчу. Вот и мрут, как мухи. Мы должны быть ответственны, старина. Бремя белого человека, все такое. Раз ниггер пришел к врачу, а не к знахарю – пусть получит нормальное лечение, ну, без лишних трат, конечно, но и без издевательств. Верно я говорю?

Я не успел ответить, как явился бой. Похоже, директор решил, что слуга не слишком торопился, потому что вскочил, как подброшенный пружиной, и встретил боя парой пощечин и двумя ударами в низ живота.

– Он меня в гроб вгонит, – простонал он и рухнул в кресло, покрытое желтым полотном, измятым и засаленным. Отдышавшись, он продолжил: – Послушайте, Уиллард, вам надо плыть в Бардамю, это старая французская станция в верховьях реки. «Лорд Уэйн» отправляется туда завтра. Го ворят, в Бардамю окопался какой-то докторишка… негры ловят ему животных, в том числе бабуинов и горилл. Небось, он и есть ваш доктор Моро!

Директор захохотал.

Я записал в блокнот название станции и парохода, который должен отправить меня навстречу моей судьбе.

Я тоже скучаю по тебе, милая Люси, но на этот раз я замыслил пробраться в самое сердце черной Африки. Что ж, я надеюсь вернуться в Нью-Йорк со славой, а там уже можно подумать и про книгу и даже про малюток, на которых ты так мило намекаешь в своем письме.

Целую тебя крепким африканским поцелуем.

(Из блокнота Джозефа Уилларда)

Двадцать лет назад лучшими матросами считались каннибалы – до тех пор, пока однажды они не съели полностью всех белых на одном из пароходов. Потом выяснилось, что компания наняла их работать на полгода за еженедельную плату в три куска латунной проволоки дюймов десять длиной. Никакой еды для негров на борт не взяли: предполагалось, что этой ходячей монетой они будут расплачиваться в прибрежных деревнях. Но то ли деревень не было, то ли жители были настроены враждебно, то ли капитану неохота было останавливать пароход – короче, каннибалы голодали пару недель, а потом не вытерпели и сожрали всех, кто был на борту.