Валери Тонг Куонг - Простишь – не простишь

– Никаких неожиданностей. Слушайте, вам повезло, жена сегодня ушла с утра пораньше. Добровольно записалась в благотворительное общество, помогает нуждающимся. Не надо бы вам с ней встречаться. Я ничего ей не рассказывал, а теперь уж мы немолоды, незачем бередить старые раны, согласны?

– Не согласна. Я была беременна, ты забыл?

– Как такое забудешь! – ответил он без малейшего стеснения. – Ясно, что не от меня. То-то я и бесился тогда, то-то и злился. Мужа вашего видеть не мог, так бы и убил! Хорошо, подвернулось предложение стоящее. Я и уехал от греха. Так было лучше и вам, и мне.

Вдруг он приблизился ко мне, поглядел с тревогой.

– Уж не хотите ли вы сказать, что я отец…

– Хочу. Нет, не знаю даже. Теперь не знаю, что и думать…

– Тут и думать нечего, не отец я этому парню. Мы предохранялись. Я следил. Берегся. Черт подери! Вы чего хотите? Денег? Мне сдать анализ на установление отцовства? Поверить не могу, через столько лет…

Химера рухнула, меня завалило обломками, но не убило. Жаль.

– Удели мне еще минутку, – прохрипела я, удивляясь, что еще способна говорить. – Я не задержусь надолго, обещаю.

Он неуверенно кивнул.

Рези усилились, я с трудом терпела.

В конце концов Рудольф пригласил меня в дом.

Я страшно замерзла. Похолодало, и зарядил дождь. Послезавтра обещали скидки, «обвал цен» в сети магазинов RSA. Жду не дождусь. Куплю свитер. Тоненький, чтоб не занимал лишнего места. Натуральный шерстяной, чтобы грел. Последние деньги потрачу с толком, не брошу на ветер. Ночью нигде присаживаться нельзя, лучше ходить, пока не доконает усталость. Быстро, уверенно, деловито, будто куда-то спешишь. Иначе пропадешь. Волки не дремлют. В половине пятого открывается зал ожидания на вокзале. Там и передохну.

Я смертельно устала. Давно не высыпаюсь, дремлю урывками, кое-как. Работы нет, номер в гостинице не снимешь. Чтобы пристроиться, нужно улыбаться, а я совсем разучилась.

Можно войти в бар, с тяжким вздохом присесть у стойки, потупиться и ждать, пока какой-нибудь господин не предложит выпить, а затем не пригласит в постель. Или откликнуться на уличные подмигивания, постоянные заигрывания.

– Эй, красавица, постой! – окликает ассенизатор, вылезая из люка.

Сигналит водитель автобуса, машет рабочий со строительных лесов, обгоняет курьер на самокате, заступает дорогу вышибала, куривший с приятелем возле ночного клуба.

Прежде я так и делала. Иногда удавалось даже обмануть незадачливого незнакомца, избежать интимных отношений. Прикидывалась недотрогой, некоторое время ломалась и линяла, как только мужчина шел в душ или на кухню за кофе.

Сейчас неохота. Не могу больше лгать. Чужим, близким. Особенно близким. Селесте. Мило. Самой себе.

Я устала от жизни. Давно устала. Но только недавно узнала почему. Все добивалась от мамы правды, приставала, провоцировала, а она увиливала, уклонялась, и меня вполне устраивала наша игра. Втайне от себя, в глубине души я все надеялась, что ошибаюсь на ее счет. Что она меня любит, по-своему, не так, как Селесту, но все-таки любит. И однажды докажет свою любовь, открыто ее проявит, удивит меня, обескуражит. Мать по природе своей не может не любить свое дитя, она так устроена, запрограммирована на подсознательном уровне. Вот и Жанна все эти годы запиралась, упорно скрывала истину, потому что щадила меня, защищала помимо воли.

Не слишком убедительное объяснение, однако меня оно утешило и успокоило. На какое-то время.

У Жанны нет моих фотографий. Кроме одной. Ее подарила Селеста. Мы вместе с ней на море. Мама оставила карточку в прихожей, сунула за кашпо на круглом столике. Раньше я не замечала, что фотка там так и осталась. А в последний раз заметила.

Мама открыла дверь, увидела меня и отшатнулась. Окинула с головы до ног критическим взглядом, уставилась на грязные ботинки.

Не помню, чтобы она хоть раз мне обрадовалась. Я – помеха, тяжкий крест, досадное недоразумение. Знаю, но делаю вид, что мне все равно, не больно и не обидно. Из гордости. От безнадежности. Я давно смирилась, приняла правила игры. Но в тот вечер взбунтовалась, бросила вызов. Не от избытка храбрости. Просто не было выбора. Хотелось покончить с ложью, расставить все по местам. Избавиться от иллюзий. И от себя самой. Объявила войну и боялась, что на мамином лице запылает ненависть. Ничуть не бывало. Я еще никогда не видела ее такой спокойной, умиротворенной.

Усадила, принесла стакан джина, предупредила:

– Маргерит, я честно расскажу все как есть. Могла бы и дальше придерживаться общепринятой версии, скрывать правду, но обстоятельства сложились иначе, и ты требуешь откровенности. Будь по-твоему. Тебе не понравится то, что ты услышишь. Но потом нам обеим станет легче. Мы освободимся.

Она права. Когда узнаешь, что проклята с первого дня, становишься по-настоящему свободной. Я благодарна ей за драгоценный дар – противоядие от безумия. Теперь мне известно, откуда оно пошло, и я могу с ним бороться. Я – плод измены, ошибка, оплошность, клубок угрызений и сожалений.

Я не просто нежеланный ребенок, я – наказание за грехи.

Мама отдала мне заветный зеленый блокнотик, дрожащим голосом рассказала о тщетных поисках, о том, что мой отец живет где-то на юге. Но ее глаза лихорадочно блестели, и в них я прочла неуемную жажду мести. Как будто про себя она говорила: «Возьми и непременно его найди. Неважно, что ты пострадаешь, лишь бы и ему досталось за все муки, на которые он меня обрек. Пусть заплатит сполна!»

Я внимательно изучила каждую фотографию, прочитала все подписи. Он выглядел таким веселым, счастливым. Я не мозолила ему глаза, так что он жил припеваючи. Чего не скажешь о маме. Есть разница между ними. Его это не красит, а ее во многом оправдывает.

Под тусклой фоткой накарябано красным фломастером: «Двое детей, Лео и Корали».

Я засунула блокнот в большую сумку и сдала ее в камеру хранения. В Интернете несложно разыскать точный адрес. Можно купить билет, сесть на поезд, заявиться к нему, потребовать помощи, уничтожить своим появлением их жалкое семейное счастье. Думаю, Жанна рассчитывала, что именно так я и поступлю. Напрасно. Ни за что не стану орудием мести. Потому что отлично знаю, что меня ждет. Снова вторгнусь непрошеная, разорву тесный круг любящих и любимых, стану для них стихийным бедствием, от которого все мечтают укрыться, внезапной неизлечимой болезнью – а они-то хвалились крепким здоровьем! Рассорю мужа с женой. Вызову ненависть детей. Ну еще бы, интриганка, воровка! Им невдомек, что в этой истории я – единственная потерпевшая. У меня украли безделицу, всю мою жизнь, целиком.

И зачем мне все это, а?

Что я расскажу о себе отцу? Снова начну врать, выдумывать, притворяться?