Фрэнк Сарджесон - Избранное

— Не твое дело,— слышит он в ответ.

— Ладно, Джонни, а вот с погодой творится что-то не то, как по-твоему?

— Погода как погода,— говорит Джонни. Совсем неплохо, когда светит солнышко. Дэйв весь свой век живет в Новой Зеландии, вот и избаловался. Вырос бы где-нибудь в Лондоне, так научился бы ценить солнечный денек.

— Ладно, Джонни,— говорит Дэйв.— А все-таки слишком жарко, ведь еще рано. Не удивлюсь, если откуда-нибудь надвинется буря.

— Ничего похожего,— говорит Джонни.— Отродясь не слыхал, чтоб пошел дождь, когда в небесах ни облачка.

— Ладно, Джонни, ладно,— говорит Дэйв.

И думает — это все жара, Джонни тоже из-за нее злится. Однако уступать неохота. Дэйв и сам зол, и его подмывает доказать Джонни — дождь непременно будет. Почему-то это страшно важно, и хорошо бы спросить мнение хозяина. Но смешно же оборачиваться и кричать — мол, как по-вашему, мистер Макгрегор, не собирается ли дождь? Попробуем поддеть Джонни иначе.

— Да, Джонни,— говорит он,— насчет такой погодки у Седрика мозги всех лучше сработали, это точно.

Но и Джонни тоже настроился на ссору. Он смеется — холодно, враждебно (никогда еще Дэйв не слышал, чтобы Джонни смеялся).

Попробовал бы Дэйв ради хлеба насущного поработать в пекарне, это пойдет ему очень даже на пользу. Да, вот поди попробуй, чем зря языком трепать.

— А сам ты, видно, уже пробовал,— говорит Дэйв.

Нет, сам не пробовал. Но знает, каково это. Известно Дэйву, что пекари работают нагишом, такая там жарища? Джонни помнит, раз на рождество его корабль возвратился из плаванья в Англию, а там всюду лежал снег. И как-то вечером на улице началась драка: пекарь стал гнать безработного парня, тот сидел на решетке подвального окна и грелся, там из подвала шел теплый воздух. Пекарь выбежал на улицу и стал ругаться и грозил какой-то длиннющей скалкой. И когда его спросили, чем он ему мешает, сидя тут, он заявил — с него вши валятся в тесто. И пошла драка, вся улица ввязалась. Но пока еще не разодрались вовсю, Джонни залез на решетку, заглянул внутрь и увидал — в пекарне все работают нагишом.

— Так что придерживай язык, Дэйв,— заключил он.

И Дэйв говорит — занятная история, но Джонни знает не хуже него, Дэйва: ни к каким пекарням Седрик даже близко не подходил.

— Так что теперь уже я тебе посоветую — придержи язык, Джонни.

Во-первых, ты выглядишь дурак дураком. Было б у меня зеркало, я бы тебе показал.

Нет, извини, это я зря сболтнул. Ну а если Седрик и впрямь сбежал в лес? И теперь уже навсегда? Кто его осудит? Только не я. Так чего ради врать дальше?

Джонни призадумался, отвечает не сразу:

— Я не вру, Дэйв. Но с чего ты взял, что Седрик ушел в лес? Почему бы он ушел?..

…почему ПО ЧЕМУ?

потому что ПОТОМУ! Мать сейчас сказала бы говори по-людски, ты уже не маленький…

— Почему, Джонни? — переспрашивает он.— Почему? С таким же успехом можешь спросить, почему человеку иногда приходит охота удавиться. Почему? Потому. Вот так.

Из-за всего на свете.

Джонни слушает терпеливо, внимательно; теперь он совсем не злится и не обижается.

— Не понимаю я тебя, Дэйв,— говорит он.

Опять призадумался и продолжает:

— Если Седрик ушел в лес и там остался, где он жил бы так долго? И откуда ему взять еду?

— Ты разве не помнишь, Джонни? Помнишь, один раз ты мне объяснял, сколько всего съедобного можно найти, когда живешь на природе.

— Так я ведь говорил про ферму,— возражает Джонни.— А не про то, чтоб жить в лесу. И потом, надо же где-то спать.

— Но ты, бывало, и сам ночевал под открытым небом,— говорит Дэйв.— Я помню, ты рассказывал. А Седрик разве не может? И потом, у него ведь там пещера? Да, Джонни, где-то она есть, пещера, верно? Вот про нее я и хотел тебя спросить.

Тут он ахнул: Джонни исчез! Сзади кричит старик — что там у вас стряслось? А Джонни стал как вкопанный посреди дороги, и его не видно за сплошной массой громоздящихся друг на друга овец.

Джонни! О господи!

И Джонни вновь возник перед глазами, сдвинул кепку еще дальше на затылок и, теребя воротничок, заявляет — да, теперь ему и правда жарко. А кто, интересно, сказал Дэйву?

— Про пещеру Седрика? — спрашивает Дэйв. А не все ли равно кто? Но может быть, в воскресенье после обеда пойдем погуляем по лесу и Джонни покажет ему эту самую пещеру? Хорошо, если Седрик сейчас там, очень хочется с ним поболтать.

— Ну, допустим, он сейчас там — а ты скажешь Макгрегорам?

— Да ты что, Джонни!

Никогда в жизни я такого не сделаю.

— Его там нету,— говорит Джонни. И прибавляет погромче: — Но поделом бы ему там сидеть.

— Ладно, ладно, Джонни. Не к чему горячиться, тебе в воротничке и так жарко. И незачем хозяину слышать, о чем у нас речь.

Тут Джонни просит прощенья. Нет, конечно, он не хотел, чтоб хозяин его услыхал, но Дэйву надо бы понимать — если кто нагрешил, тому по справедливости положена кара.

— Смотря какая и за что,— говорит Дэйв.— Да и кто из нас без греха.

— Незачем нам грешить,— говорит Джонни.— Мы и не грешили бы, если бы все, как положено, следовали путем, который указал нам Христос.

Дэйв возражает — многого хочешь, и припахивает протестантской ересью. Но у него нет ни малейшей охоты препираться на этот счет с Джонни. Нет уж! Он хочет знать другое — при чем тут, что Седрику поделом бы сидеть в пещере, хоть на самом деле его там и нет.

— Меня-то засадили в тюрьму,— говорит Джонни.— Так почему не засадить Седрика, ему тоже не худо бы получить хороший урок.

Я хочу сказать, его полезно засадить в пещеру.

Дэйв опять призадумался.

— Что-то я тебя не пойму, Джонни,— говорит он.— Только, похоже, ты предаешься слишком свирепым, мстительным мыслям. Могу понять, что…

…а он разве не желал ей добра, когда запер ее в архиве, заботился о ее нравственности…

— Сперва я про это не думал,— говорит Джонни.

— Да,— говорит Дэйв.— Это мне тоже понятно.

Но сразу спохватывается.

— Ты говоришь загадками, Джонни. Почему бы не сказать мне во напрямик?

Джонни полагает, что говорить не следует. Ни разу никому слова не сказал. Даже не представляет, что с ним сделают мистер и миссис Макгрегор, если узнают, что он проговорился. А Дэйв никогда не передавал им, что ему говорит Джонни? Обещает он, что не скажет? Ни единой живой душе? Никогда? Даже под пыткой?

— Сперва я про это не думал,— говорит он.— Один раз Седрик не пришел домой ночевать, и мы все подумали, наверно, он опять отправился с Рэнджи вверх по реке навестить Эйлин. Его мать была вне себя. Сказала, надо смотреть в оба, не то Седрик что-нибудь натворит и его запрут, может, в тюрьму, а может, в сумасшедший дом. И еще сказала, если с ее сыном такое случится, она до самой смерти не сможет показаться на люди, не сможет смотреть соседям в глаза. Он уже и так ее опозорил! Нет у ней больше сил терпеть. И еще сказала, жаль, нет на ферме такого места, чтоб самим запереть его подальше от греха. Тогда бы у ней на душе полегчало. Ведь какой ни есть, хуже некуда, а все равно он ей сын, и, если придут и его заберут, сердце у ней разорвется. У ней только и есть в жизни что сынок, сказала она. И пошла вовсю ругать хозяина, чего он сидит и молчит.