Мишель Фейбер - Книга странных новых вещей

Должен сказать о них еще вот что — оазианцы очень добры. Очень заботливы. Поначалу это не так очевидно, но потом тебя озаряет. На нашем последнем собрании в церкви случилось одно происшествие: мы все пели, и вдруг одна из картин упала с потолка (она была недостаточно надежно прикреплена, — в самом деле, это сложно, если не используешь ни гвоздей, ни болтов, ни прочих острых предметов!). И вот картина рухнула прямо на руку Любителя Иисуса-Пять. Мы все очень испугались. По счастью, картина была не слишком тяжела, и Любитель-Пять в порядке — переломов нет, только синяк. Но это просто невероятно, как все остальные сгрудились вокруг нее. Каждый из них обнял ее и погладил с величайшей нежностью. Я никогда не видел подобного излияния всеобщей любви и сочувствия. Любитель-Пять была в замешательстве — а ведь обычно она весьма разговорчива! Она моя любимица.

Он снова остановился. Такое восхваление другой женщины — хоть земной, хоть неземной — было, наверное, не слишком тактичным именно теперь, когда его собственная жена чувствует себя беззащитной. Прелесть их отношений с Би была еще и в том, что они всегда могли свободно делиться друг с другом восхищением другими людьми, не важно, какого пола были эти люди, оба были уверены в нерушимости и неприкосновенности своего союза. Но даже если и так… Он стер «Она моя любимица» и написал: «Мы с ней очень хорошо ладим». И все-таки что-то по-прежнему было не то.

Но конечно, все это не имеет такого значения по сравнению с нашими с тобой редкостными и прекрасными отношениями, — написал он. — Недавно я вспоминал нашу свадьбу — все так живо предстало у меня перед глазами. И твое белое платье, и как ты надевала его потом, годы спустя.

Прошу тебя, пиши. Я знаю, что ты написала мне уже много писем, а я отстаю от тебя в количестве ответов, но это не значит, что я не дорожу связью с тобой. Я действительно ужасно скучаю по тебе. Прости, что заставил тебя считать некоторые темы запретными. Пиши мне о чем захочется, дорогая. Я твой муж. Мы должны быть друг у друга.

Люблю тебя,

Несмотря на искренность, слова его были несколько вымученными. Конечно, он так и сказал бы, держа Би в объятьях, укачивая ее голову на своем плече, но… Другое дело — набрать эти слова на экране и отослать в космос. Это изменило и оттенок, и интонацию чувств — так ксерокопия с фотографии лишена теплоты и многих деталей оригинала. Его любовь к жене превратилась в карикатуру, в ней не было насыщенности и образности подлинной живописной картины, какой он ее видел.

Он открыл третье письмо от Би, чтобы тут же напечатать третий ответ, но, едва прочтя «Милый Питер» и уже намереваясь откликнуться «Милая Би», он вдруг забеспокоился: а вдруг она решит, что он пытается заработать положительные очки? А еще больше его встревожило то, что все это может оказаться правдой. Он пробежал по диагонали ее сообщение, довольно длинное. Во втором абзаце мелькнуло что-то о целом потоке электронных писем, присланных недавно, включая письмо из городского совета, призывающего его прийти и перерегистрироваться в списке избирателей. «Заполните форму такую-то, поскольку ваша ситуация изменилась». Но как они узнали? И какое это имеет значение? Уж не думают ли они, что он ночами не спит, боится, как бы не утратить права участия в очередных выборах? Чтобы на должность не проник неправильный безликий бюрократ? Зачем она пересказывает ему все это? А не он ли только что написал: «Пиши мне о чем захочется, дорогая»? С таким же успехом мог бы прибавить: «за исключением того, о чем я не хочу знать».

Он с размаху встал со стула, опустился на пол, сцепил руки между колен и стал молиться:

— Господи, помоги! Я устал и запутался, испытания, которые посланы мне, сейчас кажутся непреодолимыми. Пошли мне сил, ясности помыслов и… самообладания. Моя замечательная Би сейчас одинока и обижена, дай же и ей энергии и собранности. Благодарю Тебя, Господи, за то, что залечил ей руку, и еще за то, что явил Свою милость Любительнице Иисуса-Четырнадцать в нужде ее. Теперь у нее все будет хорошо, я надеюсь. Еще я молю Тебя за Любителя Иисуса-Тридцать Семь, чей брат все еще отказывается от веры в Тебя, Господи. Пошли ему утешение. Я молю о том, чтобы с течением времени его брат тоже пришел к нам. Прошу Тебя, придай остроты моим мыслям и чувствам в моем грядущем общении с Любителем Иисуса-Восемь. Он давно чего-то хочет от меня, но он слишком застенчив, чтобы сказать, а я слишком глуп, чтобы догадаться самому. Молю Тебя за Шейлу, Рейчел и Билли Фрейм — особенно за Билли, который все никак не может пережить развод своих родителей. И за Рэя Шервуда, у которого прогрессирует болезнь Паркинсона.

Он запнулся. Может, Рэй уже и умер. Питер давно ничего о нем не слышал. Рэй со своей болезнью много лет был неотъемлемой частью Питеровых молитв, и будет жестоко перестать молиться о нем только на том основании, что они потеряли контакт. К тому же Питер все еще беспокоился о нем. Рэй, его улыбчивое лицо, подернутое страхом перед мрачным будущим, к которому направлялось его коварное тело, все еще стоял перед мысленным взором Питера.

— Я молюсь за Чарли Грейнджера, — продолжил он. — Молюсь о том, чтобы он однажды снова встретился со своей дочерью. Я молюсь за Грейнджер. Я чувствую, что она в опасности, что горечь отравляет ее душу. И за Тушку — жизнь, полная разочарований, сделала его толстокожим. Смягчи его, Господи, если на то будет Твоя воля. Еще я молюсь за Манили. Молюсь о том, чтобы ее мимолетное желание обрести Тебя в своем сердце не осталось просто кратким импульсом. Пусть окрепнет и станет серьезным устремлением к Христу. Я молюсь за Ко-ретту, которая дала этой планете имя и так надеялась, что жизнь ее станет лучше. Сделай ее жизнь лучше, Господи.

В животе у него урчало. Но Питер знал, что еще не достиг в своих молитвах той обнаженной искренности, на которую только Бог может рассчитывать. Что-то было корыстное, даже скользкое в том, чтобы остановиться на этом.

— Я молюсь за людей на Мальдивах и в Северной Корее и… в… э-э… Гватемале. Я не знаю их лично, и они для меня не слишком реальны, к моему безмерному стыду. Но они реальны для Тебя. Прости мне, Господи, ничтожество мое и себялюбие. Аминь.

Все еще недовольный собой, он потянулся за Библией и открыл ее, не выбирая, чтобы позволить Богу явиться в строках, на которые упадет взгляд. Он тысячу раз делал это, истерев переплеты множества Библий, наверное. Нынче всемогущий Бог открыл страницу тысяча двести шестьдесят седьмую, и первые слова, которые прочел там Питер, были: «Совершай дело благовестника, исполняй служение твое». Наставление Павла Тимофею, написанное в шестьдесят восьмом году от Р. Х., но именно это Бог советовал Питеру прямо сейчас. Исполняй служение твое? А разве он не исполняет? Разве не делает все, что только в его силах? Очевидно, нет, иначе Бог не заставил бы его увидеть именно эти стихи. Но что еще он мог бы сделать? Он проштудировал всю страницу в поисках разгадки. Несколько раз всплыло слово «учись». Он взглянул на страницу тысяча двести шестьдесят шесть. Еще одна строка бросилась ему в глаза: «Учись представить себя Богу достойным». «Учись»? Изучая Библию? Он посвящал этому бесчисленные часы. Тогда… чему еще Бог велит ему учиться?