Мишель Фейбер - Книга странных новых вещей

Но я все еще твой муж. Мы столько пережили вместе. Не только как команда супругов-христиан, но и как два животных, доверившиеся друг другу. Когда я думаю о пропасти, которая разверзлась между нами, я заболеваю от горя. Пожалуйста, не отвергай мою любовь. Иногда в проповедях я рассказывал людям, что тогда в больнице, в день нашей встречи, я был очарован сиянием Иисуса, которое исходило от тебя. Я в это верил, когда рассказывал, но теперь я не так уж в этом уверен. Может, я недооценил тебя, стремясь извлечь некую евангелическую мораль. Это был твой собственный свет, твоя сияющая, удивительная душа, которая обитала бы в тебе, даже не будь ты христианкой, душа, которая выделяет тебя из всех и теперь, даже несмотря на то, что ты, видимо, по-прежнему отвергаешь Бога. Я люблю тебя и хочу тебя независимо от твоей веры или неверия. Я скучаю по тебе. Не покидай меня.

Прости, если я дал тебе понять, что меня не интересует происходящее в мире — в нашем с тобой мире, на Земле. Пожалуйста, рассказывай мне все подробно. Все, о чем ты думаешь, все, что тебя тревожит. Здесь вообще нет новостей как таковых — нет газет, даже старых, нет никакого доступа к информации о текущих событиях, никаких книг по истории, да и вообще книг, только сборники кроссвордов и головоломок и яркие журналы об увлечениях и профессиях. И те подвергнуты цензуре. Да-да, маленький старательный сшиковский цензор проштудировал все журналы и вырвал все страницы, которые СШИК посчитал недопустимыми!

Я наконец-то встретил Тартальоне — того самого пропавшего лингвиста. Он сильно не в себе, но зато рассказал мне о планах СШИК. Вопреки нашим подозрениям они не преследуют ни империалистических, ни коммерческих целей. Они полагают, что мир наш гибнет, и хотят создать новый — на Оазисе. Для кого — я не знаю. Не для таких, как ты, разумеется.

Он прервался, перечитал написанное, раздумывая над тем, не удалить ли все после слов «Не покидай меня!». В конце концов он стер «Не для таких, как ты, разумеется», приписал «Люблю, Питер» и нажал кнопку «отправить».

Как обычно, несколько минут его слова мелькали на экране, ожидая отправки. Затем поверх текста, будто клеймо на раскаленном железе, проявились буквы:

НЕ ОДОБРЕНО. ОБРАТИТЕСЬ ЗА ПОМОЩЬЮ.

Он барабанил в дверь Грейнджер и кричал:

— Грейнджер, откройте, это я, Питер!

Тишина.

Даже не оглядев коридора, чтобы проверить, не видит ли его кто-то, он открыл дверь и ворвался в квартиру Грейнджер. Если бы она спала, он бы вытащил ее из постели. Без злобы, конечно. Но она должна ему помочь!

Планировка ее квартиры оказалась точь-в-точь как у него, и сама обстановка была такой же спартанской. Грейнджер в квартире не было. Кровать была более или менее заправлена. Белый шарф висел на сушилке под потолком. Созвездия капель мерцали внутри душевой кабинки. До половины опустошенная бутылка бурбона — на белой этикетке так и было написано красными печатными буквами: «Бурбон», и тут же цена — шестьсот пятьдесят долларов — стояла на столе. Еще там стояла фотография в рамке — человек средних лет с резко очерченными чертами лица, в тяжелой зимней одежде и с ружьем. Позади него под грозным серым небом виднелась запорошенная снегом ферма семейства Грейнджер.

Десять минут спустя он застал дочь Чарли Грейнджера в аптеке — да и неудивительно, где же еще он мог ее найти, ведь она все-таки была фармацевтом СШИК. Она сидела за стойкой, одетая как обычно. Ее еще немного влажные волосы были аккуратно уложены. Когда он вошел, она, неуклюже зажав карандаш короткими пальчиками, писала что-то в старомодном гроссбухе. Над ней возвышались похожие на соты полки, по большей части пустые, но кое-где стояли одинокие пластиковые бутылочки и картонные коробки. Грейнджер была спокойна, но веки ее покраснели от слез.

— Эй, я пошутила насчет лекарств против бреда, — улыбнулась она, когда он подошел к стойке.

«Забудь, что я сказала в лазарете», — молил ее взгляд.

— Мне нужна твоя помощь, — сказал он.

— Ты никуда не поедешь, — сказала она. — Во всяком случае, не со мной.

Он не сразу понял, что она отказывается везти его на машине, поскольку это может повредить ему.

— Просто я пытался отослать сообщение жене, — сказал он, — и оно было заблокировано. Мне надо это исправить. Пожалуйста, помоги мне!

Она отложила карандаш, закрыла журнал.

— Не волнуйся, Питер, я могу это уладить, — сказала она. — Скорее всего. Зависит от того, насколько плохим мальчиком ты был.

Грейнджер встала, и он снова отметил, что ростом она невелика. Однако сейчас он все еще чувствовал себя меньше ее, он был маленьким мальчиком, у которого украли его новенький велосипед, он был жалким отщепенцем на заблеванном диване в сэлфордском молельном доме пятидесятников, он был миссионером-неудачником, хватающимся за соломинку, — и каждый из этих Питеров мог лишь вверить себя милосердию многострадальной женщины: матери, которая могла убедить его, что он для нее дороже самого дорогого подарка, жены, которая могла убедить его, что он любим даже после того, как нарушил священную клятву, подруги, которая способна вытащить его из беды. Если уж на то пошло, то именно милосердию этих женщин он предавался, а не Иисусу, и именно они все решали, когда дело заходило слишком далеко.

В квартире, когда они туда вошли, был полный бедлам. Рюкзак, замызганный после всего, стоял посреди комнаты, вокруг валялись мотки пряжи, упавшие со стула. Рассыпанные таблетки раскатились по столу рядом с открытым флаконом и предписанием Грейнджер, что и как принимать, — странно, он не помнил, что открывал флакон. Постель была в неприличном виде, простыни перекрутились так, словно он всю ночь с ними боролся.

Грейнджер проигнорировала весь этот хаос, села на стул и прочла письмо к Би. Ее лицо было непроницаемо, хотя губы скривились раз или два. Может, она была не сильна в чтении и ей надо было произнести слово, чтобы понять? Он стоял рядом и ждал.

— Мне нужно, чтобы ты разрешил кое-что изменить в письме, — сказала она, дочитав до конца.

— Изменить?

— Удалить несколько… проблематичных высказываний. Чтобы Спрингер пропустил письмо.

— Спрингер?!

Питер-то думал, что письмо заблокировалось автоматически, некой компьютерной программой, которая бездумно сканирует слова.

— Ты имеешь в виду, что Спрингер читает мою почту?

— Это его обязанность, — сказал Грейнджер. — Одна из. У нас у всех, как ты уже заметил, самые разнообразные обязанности. Я совершенно уверена, что сейчас за Луч отвечает Спрингер.

Он не сводил с нее глаз. Не было ни тени стыда, ни вины на ее усталом лице, ни попытки защититься. Она просто посвящала его в подробности служебного распорядка СШИК.