Array Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 06

Благодарны мы отцу Никодиму, красавцу и добряку, русскому беженцу из назарбаевского Казахстана, на грузовом джипе поднявшему нас на 1000-метровую отметку. Пушистый, тёплый снег засыпал распустившиеся ветки миндаля, цветущие кусты жасмина и магнолий. Побывали мы в Андреевском скиту — огромном общежитии с прекрасным храмом, принадлежавшим некогда нашему монастырю, а теперь окормляемому греками. Долго молились мы в Ивероне у чудотворной иконы Божией Матери, список с которой недавно привозили в Россию. Состояние наше во время поклонения древнейшей православной святыне описать простыми словами трудно.

Благодарны мы монастырскому реставратору и иконописцу отцу Ефрему. Вот уже двенадцать лет хранит он от разрушения старые иконы, расписывает фресками реставрирующиеся храмы. Прочитал он в своё время в «Литературной газете» статью моего друга Владимира Малышева, тогдашнего корреспондента ТАСС, ныне издающего в Афинах газету «Российский вестник», о том, что греки притесняют наш монастырь, и почувствовал необходимость помочь древней обители.

Благодарен я судьбе за то, что встретился на Афоне с другим монастырским художником (исполняющим ещё послушание главного пекаря) — отцом Варсонофием. С трудом узнал я в двухметровом богатыре — такие некогда были правофланговыми в дружинах Александра Невского и Дмитрия Донского — маленького Володьку, сына моего коллеги — реставратора икон Володи Рылло. Брат отца Варсонофия Ярослав — один из главных иконописцев России, руководивший росписью храма в Сарове к 100-летию канонизации Святого Преподобного Серафима; сестра Мария также подвизается на почве иконописания. Заботливо опекал «дядю Савву» и его друзей отец Варсонофий.

Благодарны мы нашему «гиду» по монастырским древностям отцу Олимпию. Ещё четыре года назад возглавлял он один из отделов Московского института им. К. Э. Циолковского, а учебники выдающегося компьютерщика и по сей день пользуются популярностью в мире. Отец Олимпий рассказал нам о пожаре в сербском монастыре Хиландар, уничтожившем общежитийные кельи, но, к счастью, не тронувшем храм с древнейшими чудотворными иконами и уникальную библиотеку. Потом в Москве поймём мы, что пожар этот был своего рода знамением — предвестником зверств, творимых албанцами при попустительстве Америки и НАТО в многострадальном Косово.

Льющий крокодиловы слёзы на пепелищах разрушенных древних храмов и жилых домов лицедей и преступник Хавьер Солана, так любимый в своё время Ельциным, Черномырдиным и Ивановым, пытается уничтожить и Святую гору Афон. Оказывая материальное давление на греческое правительство, пытается Евросоюз открыть доступ женщинам и туристам на закрытый от мирских грехов полуостров. Монахи уйдут тогда из своих обителей, а вместе с ними покинет своё земное пристанище и покровительница Афона Пресвятая Богородица.

Благодарны мы судьбе, что встречали навечерие Светлого Праздника Воскресения Христова — Пасху, осенённые Божией благодатью, полученной во время пребывания в Русском Свято-Пантелеймонове монастыре.

В 1956 году я окончил филологический факультет Московского университета (тогда отделение журналистики), но до лета 1959 года никогда не слышал имени писателя Бибика, не читал его произведений. А ведь он был в некотором роде моим земляком, ростовчанином, жил в Ростове-на-Дону с 1916 по 1938 год.

Летом 1959 года на станции Бештау, между Железноводском и Пятигорском, неожиданно встретился со своим московским товарищем Михаилом Лапшиным. Разговорились. Он сказал, что работает в издательстве «Молодая гвардия» и, между прочим, весной этого года закончил редактирование большого историко-революционного романа «К широкой дороге», автор которого живет ныне на соседней станции Минеральные Воды, откуда он, Михаил, сейчас возвращается в свой санаторий, побывав в гостях у писателя.

Я попросил Лапшина рассказать о писателе, о котором впервые слышал. Рассказ его об авторе романа потряс меня. Я попросил книгу. В два дня я залпом прочел толстый роман. Вернул книгу Лапшину, а сам все дни думал о жизненном пути писателя, удивляясь его долголетию. Он был для меня не только на редкость одаренным человеком (писатель-рабочий, писатель-самоучка), но и редким в нашей современной литературе долгожителем. Ему было тогда 82 года. Захотелось увидеть этого человека.

По национальности украинец, он родился в Харькове в 1877 году, в семье токаря. К четырнадцати годам окончил два харьковских училища: церковно-приходское и городское, потом поступил учеником токаря в паровозные мастерские. С 1911 по 1915 год работал конструктором по машиностроению на крупном Русско-Балтийском вагонном заводе в Риге, а потом занимал различные технические должности в Ростове-на-Дону вплоть до 1932 года (в основном на заводе «Аксай»). Максим Горький в детстве окончил всего один класс, а Алексей Бибик — два училища!

Бибик был членом РСДРП, нелегальным подпольщиком, ссыльным. Еще семнадцатилетним пареньком (в 1895 году) вступил в социал-демократическую организацию Харькова, в двадцать два года (в 1900 году) за активное участие в первомайской демонстрации был арестован и впервые сослан на три года. В конце срока за революционную пропаганду был снова сослан, но уже на пять лет и в Архангельскую губернию. В октябре 1905 года досрочно (по царскому манифесту) был освобожден, возвратился в паровозные мастерские, возглавил забастовочный комитет, вошел в Харьковский комитет РСДРП, участвовал в работе Стокгольмского съезда партии.

Но что это был за съезд? В истории он значится как IV («Объединительный») съезд РСДРП. Кого представлял на съезде Бибик — большевиков или меньшевиков? Этого из биографической справки тех лет узнать было нельзя. При первой же встрече Алексей Павлович сказал: «Меньшевиков. Или, как мы коротко говорили — „меков“, в отличие от „беков“ — большевиков».

В конце марта 1960 года я снова оказался на Кавминводах и постучал в калитку белокирпичного дома по улице Пролетарской.

Стучу, волнуюсь. Никто не выходит. Потом в угловом окне мелькнуло чье-то лицо, увидели меня; вышла женщина интеллигентного вида, большеглазая, с седою прядью, спросила с хрипотцой в голосе: «Вам кого?». Я назвал, и меня проводили до входной двери в «половину» Бибика. (Другую половину дома, как я узнал потом, занимала дочь писателя. Она меня и встретила.)

Я вошел в первую небольшую светлую комнату и увидел, как из-за стола другой комнаты встает невысокий, худенький, пожилой, но очень живой, быстрый и легкий в движениях человек. Приковали и сразу поразили меня светлые, с голубизной, глаза, умные, веселые, с «хохлачьей» хитрецой.