Array Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 03

Сопли потекли уже к вечеру неостановимыми потоками, в три ручья. В теле появилась предательская слабость, словно силы высосали невидимые энергетические вампиры, и я обмяк. Делать что-либо абсолютно не хотелось — воцарилась немощь. Я только курил и курил мерзкие сигаретки.

Когда над родным городом тучи опустили «саван свой низкий» и наступила ночь, позвонил Алекс.

— Ну, как ты там? — голос его отчаянно хрипел.

— Держусь, — я был лаконичен и зол, я завидовал.

— Ну-ну, — гортанное французское «н» рассказало мне всё.

— Зайдешь? — я втайне лелеял надежду, что корефан занесёт-таки дозу из босяцкой солидарности. Но какое там!

— Да нет, пойду уколюсь на сон грядущий. У Лариски, говорят, отрава классная — пара «чеков» — и с копыт сшибает. — Жлобяра явно меня искушал.

— Ладно, пока. — Я не мог продолжать искушаться.

В ночь наступила ломота. Пока относительно легкая. Но непрерывно усиливающаяся. В первый раз «пробило днище» — дал о себе знать обязательный при «переламывании» понос — оранжево-зеленый.

Бессонница — вполне естественно. Смотрю видео. В одной позе долго лежать не могу. И недолго тоже. Поэтому постоянно ерзаю, ворочаюсь, предпринимаю всевозможные и крайне разнообразные в своей абсурдности телодвижения — гоню ломоту. Помогает, но не очень. Буквально после минуты покоя в новой позе, только что вроде бы удобной, тело с неизменной постоянностью обретает плавную, тянуще-ноющую ломоту во всех членах. Снова меняю положение… и так бесконечное число раз.

Поспать сегодня, завтра или послезавтра — дело совершенно невозможное. С другой стороны, от бессонницы еще никто не умирал… Умирали, вероятно, от безумия, ею вызванного. И эти мысли ничуть не утешают, как ни странно.

Лежу, копошусь и думаю: «Боже, во что я опять ввязался…», и чувствую, как рождается животный страх…

Именно ради того, чтобы отключиться от терзающей действительности, я и прожевал целый лист горького реладорма во времена самой первой попытки самоспасения несколько лет назад. И из-за этой по молодости допущенной ошибки я чуть было вовсе не лишился рассудка. Реладорм — препарат сильный, и в сумеречное состояние сознания я погрузился быстрее, нежели предполагал. Но что-то неведомое меня возбудило. И настолько, что в бессознательном буйном припадке я крушил свой дом, и ничто не могло меня остановить. Раздолбав, порубив и порезав все имущество, я все-таки пришел в себя, а еще несколько позже — к выводу, что лучше кончина в сладостном дурмане, чем психиатрическая больница в перспективе. И продолжил травлю…

Ну вот, и новое утро нового дня.

Позывы в туалет изматывающе часты. Извергаю из себя ту же оранжевую зловонную субстанцию. Опасаюсь, что случится геморрой.

Курю на лоджии сигареты каждые двадцать минут.

Аппетита нет и не предвидится. Сама мысль о еде вызывает отвращение. Пью сладкий чай и потею. Пот воняет уксусным ангидридом. Это даже не пот, а кислота, яд. Взял из старой одежды несколько маек, и как только прошибает — мокрое ангидридное тряпье в пакет. В себя приду и непременно выброшу.

В ватной голове мыльные пузыри и туман.

Ломота в костях, суставах и мышцах не проходит. И не пройдет. Сдается, что никогда. Но радует то, что пока она остановилась на определенном и еще терпимом болевом пороге. Хотя это только временное затишье перед новыми и обязательными приступами.

Явно некомфортно, а ведь ползут только первые сутки настоящего кумара. Предыдущий день был «отсыпной». Так что болевые пределы будут расти и расти, расширяться и расширяться, практически до бесконечности.

Захлебываюсь соплями. Глаза едва видят, и окружающий мир плывет. Это потому, что зрачки, постоянно пребывавшие в суженном состоянии, в отсутствие наркотика расширились, что для них ненормально. Я слепну.

Звонит змей-искуситель:

— Привет, как оно? — Голос надтреснутый, с хрипотцой, видимо, недавно вмазался хорошо.

— Пока терплю. — Хочется заорать о том, какая он сволочь подлая и ублюдок, но сдерживаюсь.

— Давай-давай, хвала героям, — приятель хочет что-то добавить, но у меня почти психоз.

— Даю. — Конец беседе.

Травит меня, издевается. Палец мой хочет. Нет, терпеть!

До самого вечера продолжается цикл «попить — покурить — на толчок — сменить майку — полежать — посидеть — снова покурить…» Замкнутый круг. Не вырваться.

Вечером добавляется насыщенный болевой фактор. Ломота жуткая. Каждый суставчик геройского тела, каждый позвонок как будто клещами сжимает и выворачивает, выворачивает, вырывает… Плюс сильнейшая одышка и сбивчивое сердцебиение — бешеная аритмия.

Вконец измотанный, превозмогая боль, ухожу в ночь. В неизменно бессонную ночь.

Вспомнилось, как мне снимала боль последовательница восточных учений, седовласая и тощая дама-селёдка в один из осенних дней одного недавнего года.

Тогда я отчетливо ощутил, насколько низко пал даже в собственных глазах. В глазах иных я пал уже слишком давно, лишился всех друзей, и круг моего каждодневного бытия составляли порочные люди самого низшего «астрала»: мелкие воришки, жулики и проститутки — такие же, как и я, отбросы общества, составляющие свое «общество». Грязные притоны, небритые рожи субъектов в вонючих одеждах, передаваемый, как эстафетная палочка, гепатит, беззубые разборки… В общем, самое дно.

И вот, прочувствовав всю романтику безнадеги, побывав на самом дне скрытой от посторонних глаз жизни в андеграунде, я решился на подвиг.

В этой попытке стать героем мне помогала женщина-экстрасенс.

Благодаря ее магическому воздействию я впервые за несколько недель помылся и побрился! До этого меня загнать в воду было невозможно. Но она сотворила маленькое чудо, и первая ступень в мир больших чудес была пройдена. Затем женщина с волчьим взглядом (мне это сразу бросилось в глаза при знакомстве — неестественно тяжелый ее взгляд) проветрила комнату и расставила по углам ароматические свечи. Вероятно, прикупленные для такого случая в дешевой азиатской лавке, где наряду с амулетами из латуни, китайскими шариками, благовониями и прочей мистической ерундой продаются и эти самые свечи. Положив на пол новенькую вьетнамскую циновку, ведущую свою родословную, скорее всего, из того же магазинчика, она уложила меня, своего скрюченного пациента, на ее никем еще не запачканную поверхность.

Я распластался на подстилке. Под музыку африканских племен, звучавшую с ее кассеты, вставленной в мой магнитофон, начал делать частые и глубокие вдохи-выдохи. По прошествии некоторого времени я впал в потерянное и глупое забытье — наверное, из-за интенсивного перенасыщения ядовитой крови кислородом. Ощущение микросмерти было подобно тому, что доводилось испытывать по малолетству, когда один из одноклассников давил головой в мою грудную клетку, а я задерживал дыхание.