Array Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 03

Только это всего лишь страницы,
что уносят в сказочный плен,
но я вижу далёкие лица
и не вижу обшарпанных стен.

Я внимаю словам, замирая,
и страницы ложатся, как снег.
И глядит на меня, не мигая,
тот далёкий серебряный век.

Через сколько-то лет так легко возвращаться туда,
Где каймою грифоновых крыльев желтеет вода,
А закаты зеленые дремлют в руках у волны, —
Я однажды смогу убежать от беды, от вины,

От того, что кошмары, сбываясь, выходят в эфир,
От того, что живем мы, надеясь на умерший мир.
Через сколько же лет, посветлевшую прядь теребя,
Постою у перил — я еще не забуду тебя,

Как и чьи-то углы, чай без сахара, скверик в окне,
Чудаков, неудачников, в этой живущих стране.
Но вздохнет самый первый грифон на гранитном мосту,
Я поглажу его по спине и сменю на посту.

Покидая металл, сквозь неправильный, меркнущий свет
Золотистыми крыльями черный взмахнет силуэт.

Крадутся зимы тайком от нас…
Жила я всему назло.
Но вот сегодня, но вот сейчас
Так нужно твое тепло.

Мой ангел-птица, забыв дела,
В дому пропадал твоем,
Но крылья стужа ему свела
Под снегом и под дождем.

Звоню зачем-то в который раз —
Прости, и себе назло,
Но и от пары ненужных фраз
Он сможет поднять крыло.

А нищим слепцом или Крезом войти в бессмысленный этот век —
Конечно, каждый в итоге решает сам.
Так чем же ты живешь, странный мой человек,
Какой тебе вопрос мешает спать по ночам?

Кого сохранят от снарядов домов обугленные края —
А пепел Чечни так долго стучал в сердца,
Что счастья ждать разучились и ты, и я,
И мальчику с луком, как мне, не поднять лица.

Если счастье непрочное рухнет —
Детский домик, песок на песке,
Я присяду в неубранной кухне,
В самом дальнем ее уголке.

И другого лекарства не знаю,
Кроме шелеста книжных страниц,
Кроме вечно разлитого чая,
Кроме света задумчивых лиц.

И не дом, не дела, не работу,
Не приверженность каждому дню,
Позабытое чувство полета
Как последнюю радость храню.

Разуверясь во всем и отчаясь,
Я ловлю каждый жест на лету.
И за спором поставленный чайник
В сотый раз заливает плиту…

Ты всё назвал своими именами,
Ну а теперь прошу тебя, молчи.
Ведь между нами вспыхнувшее пламя —
Всего лишь пламя газовой печи.
И каплет бельё в погнутый тазик,
И киснут простыни на донцах у корыт.
И ходишь-бродишь и боишься сглазить
Весь этот глупый лад, уют и быт.
Ты всё назвал своими именами,
Так хорошо по полкам разложил.
Ведь между нами вспыхнувшее пламя —
Согретый ужин… но ещё не жизнь.

Ты теперь мне и слова, наверно, не скажешь,
А мои слова слишком тихи.
Проза — это ну разве что стирка рубашек,
Остальное — стихи.
Мы с тобою за малым теперь не родные…
Да куда мне тебя в женихи!
Проза — это к полудню не встать в выходные,
Остальное — стихи.
Ты продли эти дни, дай отсрочку нам, Боже,
Я свои не забыла грехи!
Проза — это накуренный сумрак в прихожей,
Остальное? Стихи.

Я тобой, человек, не больна, не пьяна,
За неделей проходит неделя.
В волосах моих много весёлого льна,
Много льна, но никак уж не хмеля!
Я хожу по земле, я не верю хуле,
В разговоры давно не вникаю.
И души я своей не таю в хрустале,
Словно змея, по ветру пускаю.
Напролом не спешу и спокойно дышу,
Не надеюсь на щедрость и милость.
Только если пишу, бесконечно пишу,
Значит, что-то со мной приключилось.

Бабушка! Я увидала Волгу,
Её голубую живую гладь.
Бабушка! Я так устала долго
И непреложно красиво лгать.
Бабушка! Я целовала пристань,
Песок извилистых берегов.
Бабушка! Бережно спрячу жизни
Своих любимых в её альков.
Бабушка! Я увидала Волгу,
У ней на донце горит свеча.
Бабушка! Здесь ты молилась Богу
И колыбель мою стала качать.

Всё, о чём люди судачат — неправда!
Мы бескровны, бездушны, бесправны…
Ничего не изменишь теперь!
Но над нами курлычет журавлик,
Не пугаясь ни ружей, ни травли,
Ты ему, серогрудому, верь!

В скользящей по свету ночной тишине
Вблизи вифанийской стены
В священных оливах приснились мне
Пророчества вещие сны.

Там сердце не вывести из толпы
И страха не побороть,
Который видишь и чувствуешь Ты,
Которым наполнена плоть.

Но верю в предтечу дней своих,
В прощение каждого дня
И в крест, предназначенный для двоих,
Для вечных Тебя и меня.

С чистого древа креста сойду,
Твой осеняя покой.
В далеком Гефсиманском саду
Вдруг зацвету травой.

Я уйду вслед за солнцем, уйду на заре,
Новый день, словно остров, парит в пустоте.
Не остаться на месте, назад не уйти.
Снова в путь, к новой бездне на дальнем пути.

Словно призрак, исчезнет прошедшая ночь.
Душный полдень извергнет сбежавшую дочь.
В дикой скачке я вcпомню, вернувшись домой,
То, что звалось любовью и болью земной.

Снова вспомню родство испарившихся дней,
Снова в душу войдет все, что связано с ней,
Сердце вспомнит слова, что читались над ним,
Затуманит глаза серой памяти дым.

Вновь родные леса и простор синевы,
Вновь родные ветра на обрыве скалы,
Растворясь в синеве, вспомню вольный полет.
Вспышкой мир в голове позабытый всплывет.